Вёсны и осени господина Люя (Люйши чуньцю)

Вероятно, эта версия более ранняя, поскольку в ней в более наивном виде выражена та же идея единого — все музыкальные тоны образовались от одного, а если принять во внимание первоначальную нерасчлененность музыки — стебель бамбука длиной в три цуня и девять фэней, — то и методом деления, причем сначала был разделен совсем уж изначальный стебель, так сказать, "хуньдунь" музыки. Так или иначе, Лин Лунь, несомненно, был мудрецом и выбрал этот стебель не случайно, а потому что обладал разумом, — в конце концов люди отличаются тем, что "один способен смотреть вдаль, а другой — видеть лишь то, что перед ним"[217]. Именно разум, пребывавший в его сердце, подсказывал ему меру, с которой он подходил к бамбуку, потому он и сумел выбрать то, что было нужно, — не большое, не малое, а срединное. Невежда, конечно, этого бы не смог сделать, так как он "не умеет пользоваться мерой", он не знает, в чем истинное ощущение музыки, и его музыка не способна приносить людям радость — она не находит отклика в их сердцах.

"А сердце может радоваться лишь тогда, когда оно пребывает в гармонии и равновесии. Ухо, глаз, нос или рот могут предаться своим желаниям лишь тогда, когда радуется сердце. Порадовать же сердце можно, приведя его к гармонии. Приходит же сердце к гармонии, когда оно следует упорядоченному. Посему, когда в музыке есть упорядоченность, в сердце также наступает упорядоченность"[218].

Гармония сердца достигается как бы на встречных путях: один путь лежит через общую упорядоченность организма, правильное пользование своей способностью цин, так сказать, изнутри; другой — через гармоническое воздействие музыки извне. В этой способности музыки, так сказать, гармонизировать человеческие сердца заключен большой дидактический потенциал, и мудрец не может, конечно, мимо этого пройти[219].

Музыка всегда связана с определенным образом правления, влияет на нравы и смягчает обычаи; "даже если обычаи уже утвердились, музыка все же в состоянии их изменить. Посему во времена, когда в мире наличествует дао, достаточно послушать музыку, чтобы судить об обычаях, достаточно взглянуть на образ правления, чтобы узнать, каков правитель"[220].

Точно так же как на ци в сердце человека, музыкой можно повлиять и на иньци или янци во внешнем мире: так, во времена Чжу Сян-ши, "время сильных ветров, больших скоплений янци", Ши Да создал пятиструнные гусли, "дабы вызвать иньци и укрепить жизнь" 221. Напротив, в правление Тао Тана собралось много инь, "ци народа было спертым и подавленным. Оттого сочленения и кости пришли у всех в скованное состояние и не слушались. Посему он изобрел пляску, чтобы заставить народ двигаться"[222].

Благотворное воздействие музыки на окружающий мир сродни воздействию дэ правителя на состояние ци народа. Действительно, в старину музыка "послужила укреплению дэ предков-правителей"[223].

Остается еще проблема субъективного вкуса: так, Цзе и Чжоу, например, "превыше всего ценили громкость"[224]. Конечно, это было результатом отсутствия у них чувства меры, гигантомания, свойственная властителям погрязших в смуте царств, не имеющих представления об истинно прекрасном. Ведь "поют и осужденные", но "лишь с человеком, постигшим дао, имеет смысл рассуждать о музыке"[225]. Для мудреца все это очевидно, но что все же дает ему столь глубокую уверенность в собственной правоте?

Мы видели, что вся познавательная деятельность мудреца в конечном счете сводится к установлению количественных соотношений между вещами внешнего мира — мудрец как бы взвешивает и измеряет все сущее, занося в свой реестр все новые и новые величины и выводя из их соотношении некие закономерности, которые кажутся ему абсолютным выражением мирового закона. Но закон ведь не дао, и знание закона не есть полное знание. Мудрец видит прекрасный гармоничный мир, догадывается, что корень красоты — мера, и даже, как мы видели, знает меру, но дао не измеришь.

"Живут все без исключения, но никто не знает, отчего он живет. Знают тоже все без исключения, но никто не знает, отчего он знает. О том, кто знает, отчего он знает, говорят, что он познал дао"[226].

Конечно, познавший дао — это человек, сохранивший в целости жизнь, упорядочивший свое тело, приведший в гармоническое состояние сердце, одним словом, — целостный человек. Но всего этого было бы недостаточно, если бы природа не даровала ему разум.

"Самое ценное в теле — сердце, самое ценное в сердце — рассудок. О, рассудок! Сколь глубок, сокровенен и в то же время основателен! Никто не в состоянии его постичь!"[227]