Веста, дочь медведя

– Я думала, что это Петька, – сказала Анька, запуская в дом Любашу и облачко морозного пара вместе с ней, – батя нам разрешил вместе на вечорки ходить. Любашка! Ты же не знаешь! У нас с Петькой свадьба будет в летом!

Любаша улыбнулась подруге, она уже позабыла, как весело и хорошо им дружилось, и сейчас воспоминания о прошлой жизни накатили на нее, заставив глаза наполниться слезами.

– Любаш, а ты чего плачешь? – изменившись в лице, спросила Анька.

Любаша покачала головой, вытерла слезы.

– От счастья за тебя. Ну и еще от того, что соскучилась сильно.

Анька обняла Любашу – так крепко, что обеим стало трудно дышать. Так они стояли несколько минут, пока с улицы в дом не зашел отец Аньки и не гаркнул на них:

– Чего тут столпились? Места в избе больше нету что ли?

Анька схватила Любашу за руку и потянула в свою комнату. Там, при свете тусклой лампадки, подруги перешептывались – Аньке много чего хотелось рассказать подруге. А когда пришел черед Любаши рассказывать о себе, она повернулась к Аньке и сказала:

– После того, что я тебе сейчас расскажу, ты, наверное, и знаться со мной не захочешь. Но я больше не могу так, Анька. Не могу в себе держать, тяжко мне. Хочу поделиться своей бедой.

– Бедой? – удивленно выдохнула девушка и придвинулась ближе к Любаше, – Неужели ты из-за свадьбы так печалишься? Мне это… Мама сказывала, что тебя скоро замуж выдают.

Любаша скинула шаль и, уставившись в пол, подняла сарафан. Анька смотрела изумленным взглядом на ее, перетянутый лоскутом ситца, уже сильно выпирающий живот.

– Это… чего это с тобой? Это… как? – казалось, Анька потеряла дар речи от увиденного.

Любаша опустила сарафан – тяжелые складки алой ткани упали вниз. Она подняла с пола свою шаль, прижала ладони к пылающим щекам и заговорила сквозь слезы:

– Я летом братьям ужин поздно относила, через перелесок шла…

– Ну, знаю, там все ходят, – подтвердила Анька, кивая головой.

– Он выскочил из кустов и на меня как накинется! Ну и… все.

Любаша зарыдала, и Анька зарыдала вместе с ней. Услышав шум, в комнату заглянул отец Аньки и махнул рукой, увидев заплаканных подруг:

– Тьфу на вас, девки. То обнимаетесь, счастливые, то ревете. Кто вас разберет, что у вас на уме!

Когда отец ушел, Анька обняла Любашу за плечи.

– Кто это был, ты знаешь?

– Знаю, – глухо ответила Любаша.

– Кто же? – губы Аньки дрожали от страха, она боялась представить, что подобный ужас мог бы произойти с ней.

– Ярополк.

– Кто-кто? – глаза девушки округлились от удивления, – Ярополк, сын колдуна?

Любаша кивнула в ответ. Анька поднялась с лавки и стала мерить шагами комнатушку.

– Любаша, а ты не обозналась случаем? Ну, темно же было в лесу, да и испугалась ты сильно…

– Да разве можно не узнать Ярополка? Он же страшный, как чудище, – в голосе Любаши звучала горечь.

Анька кивнула в ответ, покачала головой, потом поднесла ладонь к губам, видимо, ужаснувшись картине, которая предстала перед ее глазами.

– Ты мне не веришь, – безнадежно прошептала Любаша, – вот видишь, Анька, даже ты мне не веришь… Что уж ждать от других? Никто бы мне не поверил. И сейчас никто не поверит, если расскажу.

Любаша резко поднялась с лавки и тут же почувствовала резкую боль. Она схватилась за живот и согнулась пополам.

– Любаша, милая, да что с тобой? – испуганно затараторила Анька, – верю я тебе, верю! Тебя в детстве столько раз за мою вину пороли. Как я могу тебе не верить? Мы же подруги!

Любаша, почувствовав облегчение, выпрямилась и вытерла со лба испарину.

– Ладно, Анька, забудь. Все равно мне теперь одна дорога – на Кузькин обрыв, – сказала она, и в голосе ее не было ни одной эмоции, – живот уже, вон, совсем не утягивается…

Анька вздрогнула от слов Любаши. Кузькин обрыв давным-давно оброс дурной славой. Кто-нибудь все время сводил там счёты с жизнью, бросаясь с высокого берега в реку.

Анька подошла к Любаше и снова крепко обняла ее. Та положила голову на плечо подруге, закрыла глаза и попыталась представить, что все, как раньше, и ничего плохого не случалось с ней. Но не смогла. Это плохое уже отравило всю ее жизнь, всю ее насквозь пропитало едкой горечью.

В коридоре вновь раздались грузные шаги, и в комнату Аньки вновь заглянул отец.

– Ну вот, наревелися, а теперича снова обнимаются, – мужчина захохотал, но никто из девушек не разделил его веселья, тогда он продолжил, – Анька, к тебе Петр пришёл, топчется у ворот на морозе.

– Бегу! – быстро ответила Анька, соскочила с лавки и выглянула в окно, – и вправду стоит.

Лицо Аньки расплылось в счастливой улыбке, но она, устыдившись своего счастья, тут же снова нахмурила брови. Подойдя к Любаше, она зашептала ей на ухо:

– Ты про Ярополка-то лучше не говори никому, только опозоришься. Говорят, у колдуна Захара столько богатства в амбаре, что он все равно сумеет сынка своего откупить. Да и боятся его, колдун как-никак, – Анька озабоченно нахмурилась.