Вести приходят издалека

— Таки нет! Хотя мы и напоминаем своим состоянием лежачего паралитика. Внешне он совершенно неподвижен, и окружающие со дня на день ждут его смерти, удивляясь тому, что она никак не наступает. Но паралитик живет, в нем протекают совершенно нормальные жизненные процессы, происходят все естественные отправления. Он принимает пищу, сердце бьется, даже мозг работает как часы. Но мозг, совершенно светлый и жизнеспособный, давно уже не может управлять организмом. Ну, в крайнем случае, он контролирует еще те органы, которые к нему поближе, а потому еще подвластны: веки, губы, мышцы лица… Но руки давно неподвижны, ноги не способны ходить, не говоря уж… — Олег Иванович с досадой махнул рукой.

— Организм не столь уж безнадежен. Дорогостоящее лечение и поддерживающая терапия могли бы, возможно, поставить его на ноги. Но родственникам, в лице государства и бюджета, это не нужно. Они не хотят тратить деньги на лечение, которое еще неизвестно, принесет ли плоды. Дешевле надеть памперс и вовремя накормить бульоном. А забудут дать бульончика — и загнется наш паралитик.

— Неужели все так печально? — Маша и сама знала ответ на свой вопрос: конечно печально, если у сотрудников такое мнение о собственном же месте работы.

— Самое-то главное в том, — продолжал Бураковский, — что у организма отсутствует вера в выздоровление и всяческое желание бороться за свою полноценную жизнь. Привыкнув к своей постели и бульону, организм не имеет не только прав и возможностей, у него нет и обязанностей: ну что вы хотите от несчастного калеки. Да, он не может ничего создать, никому не может быть полезен, но не убить же его за это!

— По-моему, это спорный вопрос, — усмехнулась Маша. — Ведь он съедает чей-то бульон.

— А вы считаете, что если другой такой же паралитик получит две чашки бульона вместо одной, то он станет от этого полноценным членом общества?

Маша Рокотова нередко готовила материалы и даже целые серии статей о науке и образовании и знала, что далеко не все научные учреждения, в том числе и в провинции, лежат сейчас без движения в руинах собственных тел. Кое-кто пошустрее давно нашел источник для поддержания своего существования, не очень-то надеясь на государство и бюджет. Ну а кто-то предпочел лечь и убедить себя в том, что болезнь неизлечима. Но Бураковский этого не поймет: еще в те советские годы, когда жизнь в НИИ била ключом, Олег Иванович и ему подобные были чем-то вроде шестого пальца: и не мешает, но и пользы никакой, ну, требует чуть-чуть внимания, чтоб дверью не прищемить.

— Олег Иванович, а как продвигаются те ваши исследования, которыми вы увлекались в восьмидесятые? Я как-то встречала пару статей о ваших работах.

Бураковский чуть заметно надулся:

— Это, милочка, не увлечение, это наука будущего, новое слово в изучении человека. И отсутствие должного понимания вопроса, должного внимания к нему со стороны общества отдаляет колоссальный скачок на пути прогресса!

— Простите, я вовсе не хотела вас обидеть. Более того, я считаю, что настоящую науку делают именно такие увлеченные энтузиасты, как вы, — проработав немало лет в научной среде, Маша прекрасно знала, как падки ученые даже на самую грубую лесть.

И точно, Бураковский сменил гнев на милость и принялся рассказывать Рокотовой о своих работах. Оказывается, он экспериментальным путем доказал, что вес человеческой души составляет в среднем девять граммов.

— Если взвесить человека непосредственно перед смертью и сразу же после нее, учитывая, конечно, вес всех отходящих в этот момент жидкостей, то разница составит именно девять граммов! И что это, по-вашему?

«По-моему, это полный бред», — подумала Маша, но вслух ничего не сказала.

— Это вес некоей субстанции, покидающей тело в момент физической смерти! Заметьте, ни при клинической смерти, ни при летаргическом сне или потере сознания вес человека не изменяется.

Маша мгновенно представила Бураковского, взвешивающего человека, отдающего в этот момент концы. Ну, или Богу душу, как уж угодно… И как, скажите, это возможно на практике? Едва ли у Олега Ивановича и в самом деле имеются доказательства его, мягко говоря, неординарной теории.

— Но куда же, согласно вашей теории, девается эта субстанция весом в девять граммов после того, как она уже покинула тело? — спросила Рокотова.

— Ну, как же, возвращается в единую информационную среду, разумеется. Знаете ли, как файл, закончив отработку своей программы, закрывается, архивируется и отправляется по сети в базу данных, где и будет храниться до следующей активации.

Маша просто раскрыла рот от удивления: вот только вчера нечто подобное она слышала от Ани Григорьевой!

— А если, допустим, человек добровольно ушел из жизни, самовольно прекратил отработку программы, его душа уже не сможет вернуться в единое информационное пространство? Ведь произошел своего рода сбой…