Вести с полей

– Ильич, ты не вздрагивай раньше времени, – Чалый Серёга прижался к директору так, чтобы на ухо было пошептать удобно. – Своих, конторских, тихо уведи всех. Никого из руководства на клетках пусть не будет. Люди могут и подмерзать начать, и снегом обувь забьют. Тут без поддачи дела не выйдет. А пить и тётки  будут для сугрева. Самогонку наши гонят крепкую, ты знаешь. И мало ли чего… Могут отвязаться на руководство как нехрен делать. Я сам тут за всем присмотрю. Ты лучше на склады людей конторских  свези. Чтобы перебуртовывали путём, не дурковали. Нам зерно через пару дней на мельницу надо тащить. Подсохшее. На эту работёнку своих и брось. Их четырнадцать человек. Вполне управятся. Вот из тех, кто сейчас собирать будет из-под снега, дальше никого на перебуртовке, сушке и на мельнице не будет. Пусть отдыхают.

– Договорились, – директор Данилкин похлопал Чалого по плечу, пожал руку и ушел собирать конторских в отдельную кучу. Они тихонько забрались в кузов крайнего из двенадцати «газонов», Данилкин в кабину прыгнул и машина уехала.

– Чего это они? – крикнул издалека Чалому Валечка Савостьянов, шофер.

– На склады! – громко ответил Серёга. – А ну, девочки-мальчики, все по кузовам разбежались! Поедем так: шесть левых машин на шестнадцатую и семнадцатую клетки. Там три комбайна уже верх снега сносят. Пять правых – на сорок восьмую и сорок девятую. С них тоже снег убрали. Кто не влезет – ждут. Машины людей отвезут и вернутся за остальными. У нас восемь клеток неубранных. Надо с них до последнего колоска взять. Или хлеба в домах зимой не будет. Короче, себе собираем на жизнь с хорошим куском хлеба на каждый рот. Так что, никто не сачкует! Договорились? Мешки в кузовах. Все вытаскивайте на месте.

Минут за двадцать почти шестьсот человек втиснулись в кузова и «газоны» и,

кренясь на ухабах и скользя юзом по пустыне белой, тяжело двинулись вокруг прикрытой снегом пашни к горизонту. Где-то возле него лежали расчищенные поля с пригнутыми к земле низкими колосками.

  Через два часа вернулись пять машин, ещё через час – оставшиеся шесть. Весь народ ждущий не поместился.

– Да приедем скоро. Ждите. Эти-то клетки поближе, – Валечка Савостьянов махнул рукой, свистнул в два пальца и караван по проложенной колее медленно исчез с глаз оставшихся ста человек, спрятавшихся от лёгкого холодного ветерка за двумя скирдами соломы.

– Не успеем за пять дней, – сказал себе под нос Чалый. А через неделю по прогнозу – буран. Тогда не хватит на зиму хлеба и будет буза. Хорошо если без крови.

Через час приехали грузовики и забрали последних. День тяжелых испытаний во имя спасения от голода стартовал. Насчет слова «голод» я не преувеличиваю. В любой деревне  главной едой и индикатором благополучия был хлеб. В городе, конечно, без него тоже жилось хуже. Но на селе не жилось совсем. Нет хлеба – никакая еда в рот не идет. Спокон веков так.

***

Если бы над полем совхоза имени Корчагина, над шестнадцатой и семнадцатой клетками, к примеру, зависли во время сбора колосков вертолеты с начальством из Москвы, то Данилкина, директора, могли бы приговорить к расстрелу как организатора массовых репрессий и антигуманного обращения с советскими трудящимися. А районных начальников и областных – кого посадили бы для острастки, а самых главных сняли бы к чёрту с «царских» тронов. Потому, что увиденная сверху картина уборки зимой вручную из-под снега хлебных колосьев себе и детишкам  на прокорм могла бы даже самых закалённых бюрократов-чиновников довести до кондрашки. Или до инфаркта. Но вертолётов в то время в Кустанае было  очень мало. Считай, вообще не было. Не хватало даже на санитарное обслуживание. А с самолёта не поняли бы они ничего. Ну, копошатся люди пять шесть секунд под иллюминатором. Что там разберёшь за это время?

– Эй, Крохалева!– орал Артемьев Игорек ползущей на коленях  почти сорокалетней женщине из столовой. – Давай поцелуемся! Давай, блин, а то заколдобишься! Или самогона хряпни стопарь! Веселей поползёшь и рвать колоски полегче будет. Но лучше – всё разом. И поцелуемся покрепче, и по стакашке дёрнем! Во, пойдет дело! В стахановцы выбьемся. Килограммов по пять Данилкин сверху даст. Подарит, сучара!

– А пошел ты! – болезненно передвигаясь на мокрых в коленях мужских штанах, кричала в ответ Крохалёва. – Стриги сам, не волынь! Чего треплешься? И полмешка вон никак не наберешь, бабник хренов. Целоваться ему приспичило. Я ж тебя как поцелую, так ты и ползать не сможешь. Дон Жуан, мля!

– Надо было ножницы взять. – опечалился Олежка Николаев. – Тут стричь надо а не рвать. Они ж скользят, колоски. На палец надо наматывать.

– Я вот как раз и наматываю, –  Кравчук Анатолий поднял почти полный мешок. – За час всего набрал. И ты тоже наматывай.