Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях

Незабвенной и горькой святыней
Будешь ты до конца моих дней,
Ты, мерцавший над городом иней,
Ты, сверкавшая цепь фонарей.

"Бульвар уже был совсем пуст, когда на него вышел молодой поэт, — писал он в "Сказочке о фонаре", — разгоряченный стихотворным письмом к своей возлюбленной, которое и писал весь вечер. Теперь ему хотелось, чтобы прохладный ветер освежал его лоб, а над головой сверкали звезды. Но тысячи городских фонарей затмевали свет небесных светил, небо казалось невыразительным и бледным". Поэт сказочки автобиографичен, и в его стихотворениях связавшиеся с блоковской "Снежной маской" переживания ведут в мир заснеженный, ночной и узнаваемо московский.

Там, за городскими пустырями,
За бульваром в улице немой
Спит под газовыми фонарями
Снег любви зеленоватый мой.

Виновница воспаленных страданий поэта, высвеченная блоковскими и его собственными стихами, вряд ли понимала мистериальный масштаб, до которого они вырастали. Но под голубоватом светом газовых фонарей тени на снегу становились фиолетовыми, вытягивались и оживали, увлекая, на грани сумасшествия, в иррационально сумрачные миры. Эти миры, для него непреложно реальные, и становились Дуггуром, в подробностях увиденном гораздо позже, в сновидческие тюремные ночи.

Измученность неразделенной любовью толкала на блуждания по полуночным улицам. Часто ему сопутствовал закадычный друг Юрий Попов. Их бессонные гуляния легко заводили в лунный морок. А в воображении она, Галина Русакова, вполне земная и своенравная, не кокетливая, но гордящаяся своей красотой, косами "цвета меда", тянувшаяся к понятному счастью, представлялась мистическим лунным образом, "правящим снами".

Я молил, чтобы только раз
Единственная моя
Тихим светом бесценных глаз
Озарила мой лучший час.

Я молил, чтоб идти вдвоём

Сквозь полуночный окоём
В убелённые вьюгой края
В совершенном царстве моём.

Не услышал мольбу никто.

Плотным мраком всё залито…
Так карай же судьбу за то,
Что утрачена ось бытия.

Путь в "совершенное царство" оказывался невозможен без ее лица, ее светящихся глаз, без нее, казалось, утрачивалась сама "ось бытия".

Г. С. Русакова. 1960–е

О Галине Русаковой и Юрии Попове [71], двух действующих лицах поэмы "Дуггур" нам мало что известно. Мы даже не знаем, сделался ли Попов удачливым соперником Андреева. Но именно этот "треугольник" первой любви — главное переживание на "темных" и "светлых" кругах юности поэта. Первая и неразделенная любовь толкала на извилистые, мучительные тропы, заставляла переживать отчаянный "час восстанья, тьмы и гнева".

5. Юрий Попов

Одноклассника Юрия Попова Андреев называет темным другом ненастной молодости. Попов был единственным спутником и поверенным его тогдашних плутаний.

Я любил тебя горчайшею из дружб
за то,
Что никто ещё не понял наших душ —
никто.
Эти мутные ночные небеса,
ветра,
Диски желтых циферблатов в три часа
утра,
Нелюдимые капели, гуд перил,
мосты, —
Эту музыку апреля так любил
лишь ты.

Их дружбу сделала теснее, но напряженно запутала общая несчастливая любовь. Они оказались соперниками, и оба были отвергнуты.

И вот, святое имя юное,
Намёком произнесено,
Зашелестело птицей лунною,
С тех пор — одно… всегда одно.

По вечерам — друзьями ясными,

О первой тайне говоря,
Мы шли кварталами ненастными
От фонаря — до фонаря;

Устав стремиться в невозможное

И чувством выспренним гореть,
Делили поровну пирожные,
Собрав по всем карманам медь.

О Канте, Шиллере, Копернике

Речь за звеном плела звено…
Мы забывали, что соперники,
Что нам врагами быть дано;

О том, что сон нерассказуемый

Таим, друг с другом не деля…
Про узел тот неразвязуемый,
Что нас задушит, как петля.

В задуманном "безумном бунте" Андреев с упорством хотел идти до конца, не считаясь ни с чем и ни с кем. Попова он невольно увлекал за собой, так ему казалось.