Вестник (СИ)

— Мне принесли о нем весть мои помощники, — резче, чем собирался, продолжил маг. — Но Сайлех из древней и знатной семьи, и я решил хотя бы увидеть его, поговорить вместо… того, чтобы сразу взять его под стражу. Он пришел ко мне и говорил об исследованиях. Долго, страстно… ну, ты знаешь. Он умеет. Сайлеха поймали на запрещенной магии: заклинательство смерти, другие грязные чары. Но только мне он рассказал, чем на самом деле занимается. Он изучал воскрешение. Хотел победить смерть. Научиться сохранять разум и память почившего.

— И ты его отпустил?

— Не отпустил, нет… — скривился Верховный. — Всего лишь дал еще один шанс. Разрешил осесть в старом отцовском особняке и написал грамоту для смотрителя тюрем, чтобы выделил смертников. Искушение было слишком велико.

— Дурацкая затея, — отметил голос. — По себе знаю. Отпускать можно тех, кто беззаконничает по ошибке. Или по нужде. А тот, кто знал, что делает, всегда сделает снова.

— Слишком сильное искушение… — повторил Кассим. — Он должен был взять больных, кто все равно не протянул бы дольше пары лун. Он же взял обреченных на казнь и обычных каторжников…

— А на рытье каналов дольше и не протянешь, — вставил Йелох, но маг едва ли слышал его.

— Хуже того! Он начал убивать. А я не знал, пока не решил смотр провести… что он здесь творит. Видишь ли, Сайлех не нашел способа, что делать с теми, к кому смерть пришла сама, и понял, что должен убить того, чей разум хочет спасти. Это то, что он сделал и с тобой.

— Так ты из-за этого терзаешься? — из конца в конец комнаты раскатился звонкий металлический смех.

— Этого мало?

— Йелох Висельник, — настойчиво повторил бесплотный голос. — Так меня прозвали. Нет, я сам-то не убивал, меня подцепили на контрабанде. Но, конечно, я знавал всяких. Да и ты… ты это, спустись из колдовских башен. В гаванях кровь льется каждую ночь. В городе царей столько же крови, сколько дерьма в сточных канавах.

— Бездна, но ведь он тебя убил. Тебя, а не кого другого!

— И что я потерял? — отпарировал Йелох. — Заложенное в кандалы тело, гнилые зубы и каналы, каналы до самой смерти… Я разучился видеть, но слышу то, чего не слышал никогда. Я думаю. О таком, чего не думал, пока мне нужно было жрать и срать. Мне только слов вот не хватает… Но говорю ж тебе: оно без слов собирается, одно к одному, кирпичик к кирпичику!

Кассим, и ранее не слишком веривший странному собеседнику, окончательно потерял нить разговора. «Может, он все же наблюдает, испытывает меня?». Чародей набрал в грудь воздуха, собравшись спорить, но голос перебил его:

— Говоришь, искушение было? Что с искушением-то?

— Победить смерть, — просто ответил маг. — Уже само по себе достаточно.

— Много же ты со смертью победишь. Это как все Царство с откоса спустить.

— Я… думал об этом, пока добирался сюда, — медленно проговорил маг. — Первое, что мне пришло в голову — что Мертвый бог потеряет власть. И все храмовые земли, стада и золото в придачу. Да, я понимаю, что все перевернется с ног на голову. Но перемены не бывают быстрыми. Даже речи нет о том, чтобы победить смерть до конца.

— А я тебя понимаю! — внезапно обрадовался Йелох. — Вы сможете так мало, что и значить-то ничего не будет. Ну, почти ничего. Будут перемены, но по шагу, по два, а не все вверх тормашками.

— Именно, — Кассим даже улыбнулся, так точно выразил его мысли каторжник.

— Так проводи свой смотр, раз уж ты здесь. Ведь ты за этим пришел, так?

Чародею потребовалось целое мгновение, чтобы решиться. Должно быть, это было опасно. Но искушение… оно манило, как плоть под тонкими одеждами танцовщицы, как сладкий запах наркотических курений. И все же он колебался.

— Я провожу. Уже одним разговором с тобой провожу. Но, конечно, если б я мог коснуться твоего разума…

— Давай, касайся, — припечатал голос.

Медленно, точно против воли, Верховный сделал один осторожный шаг, другой — а затем коснулся аппарата там, где латунная струна проходила через осколок хрусталя насквозь.

Мрак отступил и съежился, точно папирус в пламени свечи. Ослепительный ревущий свет высветил каждую трубку и колбу диковинной конструкции. Маг пытался заговорить, но горло сдавило, и вышел звук, более похожий на бессвязное собачье тявканье.

Тогда-то он и увидел существо.

Его ноги покоились в бездне лет, предшествовавших появлению вселенной, а голова терялась во вспышках гаснущих созвездий. Его сознание сковало чародея холодным ужасом, а сияние было таким ясным, что рядом с ним маг чувствовал себя лишь грязным зверем. Холодный разум и жалость, смирение и безграничная скука, и более всего — бессилие, потому что не существует ни конца, ни края, и все уже было, и все есть там, где каждое мгновение умирает и вновь рождается время…

— О владыка… — не столько произнес, сколько оформил мысль Кассим — но закончить не успел, потому что его наконец-то объяла милосердная темнота.

Его привели в чувство сдавленные рыдания и, не очень понимая, где он и что происходит, человек приподнялся на локтях.