Вестник в Новороссии (СИ)

Фанни отбросила мочалку и от досады и обиды на себя хлопнула по пене. Ей захотелось покапризничать и не вылезать из горячей воды, пока прислуга не отнесёт ее на корабль. Фанни тяжело вздохнула и подняла на ладони большой пузырь, представив себя на его месте. Такая же хрупкая, чуть подует ветер и она лопнет. Актриса так задумалась, что не обратила внимание на тяжёлые шаги, под которыми скрипели доски в соседней комнате. Дверь в ванную вылетела с петель от сильного удара и громко рухнула на пол. Без слов к ванне подошел Вадим, нависая над перепуганной Фанни. Он положил ей руку в перчатке на грудь и надавил. Фанни не успела закричать, как оказалась под водой. Ее придавило к медной ванне с такой силой, что захрустели кости. Вадим молча стоял над брыкающейся актрисой, пока она пиналась, царапалась и теряла драгоценные глотки воздуха. Фанни схватилась за рукав пиджака, порвав его, но ничего не могла сделать. Ее как будто придавили паровой машиной. Вода уже не казалась такой горячей. Сквозь мыльную воду она видела беспристрастное лицо убийцы. Не ради себя, последняя мысль Фанни потянулась к мужу в холодной тюрьме.

Вадим чувствовал, как замедляется сердцебиение девушки. В этот момент он не чувствовал ничего человеческого. Ни сладости мести, ни горести утраты. Только бесконечное раздражение от мельчайших разборок с букашками, которые мешали выполнять план. Все это почти не трогало его сознательную сторону. Чувственная сторона же взвыла, когда Вадим успел за мгновение заметить письмо, прочесть и осознать.

Так же внезапно, как Вадим ворвался в ванную комнату, рука, что держала ее — исчезла. Фанни схватилась за края ванны, вырываясь из медной могилы. Она хрипела, выплевывая мыльную воду, пока взглядом провожала спину в черном пиджаке.

— За дверь, — буркнул Вадим, столкнувшись с обеспокоенным портье в коридоре, и спустился к выходу, где его ждала карета.

От отеля он поехал навестить хозяев бала, который так внезапно оставил пару дней назад. Обычно о визитах вежливости предупреждали, но маленькие шалости прощались близким знакомым. Вадим же спешил, потому что в его планы вмешивались жители одного Туманного Альбиона, нанося удар за ударом. А именно с бала у Городиковых все и началось.

* * *

— Не пущу! Не велено! — заявил дворецкий дома Городиковых. Мужчина одного с Вадимом роста, но лет на двадцать старше выпятил грудь и надул щеки. Он только пар из ноздрей в усы не пускал, изображая негодование. В глазах бедного слуги читалось беспокойство, только Вадим не понимал за кого.

— Совсем не желают видеть? — спросил Вадим уставшим тоном.

— Совсем, — уже спокойнее ответил дворецкий, — на вас серчают, вы пообещали танец и сбежали. Юная господа очень расстроилась.

— Это формальный ответ, а настоящая причина? — спросил Вадим глядя дворецкому в глаза, и глаза в дворецкого забегали, пока он не сдался.

— Один человек доложил господину, что кхм, «у него слишком грязное белье».

— А этот человек, случаем не англичанин?

— Возможно, — не стал отрицать дворецкий.

— А мне, почему говоришь?

Дворецкий ответил не сразу.

— Юная госпожа, вы ей очень понравились, бедная девочка есть не может… Ну я и подумал, что если вы увидитесь, то ей полегчает.

У Вадима поднялась бровь. Он либо переборщил со средством, либо Люда оказалась впечатлительнее, чем он думал. В окне второго этажа промелькнуло светлое личико. Вадим не стал поворачиваться, чтобы не показать виду, что заметил. Через пару дней девочку отпустит. Наверное.

— Что же, всего доброго… — Вадим попрощался, чтобы уйти, но дворецкий снова заговорил:

— Вашблогородие, вы не держите обиды, Петербург слишком маленький, все и всех знают. И господин ну очень любит Люду. Пожалуйста, не причиняйте им зла.

Дворецкий знал или догадывался, что перед ним не просто предприниматель и суженый Людмилы. Он боялся не за себя, а за то, что Вадим сгоряча обидеться на семью Городиковых.

— Всего доброго, — еще раз попрощался Вадим и пошел к карете, не обращая внимание, на взгляды в окнах.

* * *

— Пустите меня! — закричала Люда и бросилась из комнаты к лестнице, но у двери ее поймал отец. Девочка отказывалась снимать платье с бала, сильно порвав материю в нескольких местах. За время бессонных ночей у нее появились синяки под глазами, и Люда не подпускала к себе няню, чтобы та заплела ей волосы, — хотя бы разок увидеться!

— Нельзя! — с мольбой в голосе зашептал Городиков Федор Семенович, обнимая дочь. Он стоял и плакал, не узнавая любимую Люду.

* * *

Весь расклад требовалось переварить, желательно в хорошей компании с приятными людьми, поэтому Вадим сидел в ресторане с Есиславом и Горынином. Есислав напоминал добродушного старичка с короткой бородой, белым хлопчатым костюмом и полного энергии. Осанка, взгляд, острые скулы выдавали в Горынине потомственного военного, ну и конечно китель, в котором адмирал выходил в свет, очень им гордясь.

— Что задумал? — первым спросил Горынин, разрезая ножом запечённого кальмара, которого нафаршировали фаршем с морковкой и запекли под соусом.