Вестник в старом мире

— Я от Призрака, — говорил Захарченко, выставив грудь колесом.

— А он сам?

— Занят, чтобы тратить время.

— Ну, ну. А имя у тебя есть, друг от Призрака?

— Михал.

— Я музыкант, и прежде чем ты спросишь: нет, я не пою, — Музыкант поежился от холодного ветра. За его спиной ждали сопровождающие и кучер.

— Музыкант, к нам обратился мирный человек и сказал, что вы их обижаете, — Захарченко не стал уточнять по поводу пения.

— Бывает, но артель Гаврилы наша. Мы приложили силы, чтобы все устроить.

— Ты, наверное, не понял, это наша корова и мы ее доим, — вмешался в разговор Алексей, стучащий зубами.

Микола хотел удержать напарника, но не успел. Алексей дернул замерзшими руками в карманах, отчего сопровождающие музыканта потянулись за оружием.

— Я слышал, что Призрак резок, но так не положено, так дела не делаются! — Музыкант потянул шарф, который неожиданно стал тесноват.

— Мы, значит, ждем, мерзнем, а вы приезжаете и еще грубите! — Алексей шмыгнул покрасневшим носом, он не собирался затыкаться, — это теперь наша корова и мы ее доим, ясно?

Микола схватил Алексея за плечи и зашептал ему на ухо:

— Ты че, дурак? Нас же здесь похоронят!

— Сам дурак, я уже яиц не чувствую, — прошипел в ответ Алексей.

— Но так не принято… — Музыкант быстро вращал глазами, оценивая обстановку.

Михаил, предчувствуя скверное развитие событий, расстегнул пальто, показав рукоять револьвера.

— Миша, я тебя понял. Спокойно, — Музыкант попятился и поднял руки, показывая ладони, — пара чернорабочих не стоит нашей ссоры. Больше у Призрака нет претензий?

— Больше нет, — процедил Михаил и застегнул пальто.

— Тогда прощаемся, — Музыкант поспешил назад в карету, — Я вижу, вы люди занятые, не буду больше отвлекать.

Прежде чем дверь закрылась, Михаил увидел, как музыкант крутит пальцем у виска, делясь впечатлениями со своими подельниками.

Карета быстро удалялась под лай облезлых собак, которые бежали ей вслед и на ходу гадили.

***

— Вадим Борисович, миленький, ну нет у нас больше бумаги, ну не подтираюсь я ей, — жаловался мастер Вадиму, выходя из нового мыльного цеха, — Ну не во что паковать, что я сделать могу?

— Хоть бумажную фабрику открывай, — Вадим остановился закурить, но замер.

По новой шоссейной дороге на главную площадь поселка выезжали груженые повозки с людьми. Они останавливались рядом с возводимой горкой и лавками. С боков от дороги стояли украшенные к Новому году деревянные дома. Весь кирпич пока уходил на здания новых цехов. Первым делом укрепили здание по производству капсюлей для оружия и "маленькой" лаборатории рядом с цехом мыловарения. Часть мощностей кирпичного завода пустили на обжиг извести для металлургии и стабилизации различных взрывоопасных веществ.

— Что вы сказали? — спросил мастер. Он фартуком протирал очки от тонкого налета.

— Щелочи хватает?

— Да, Вадим Борисович.

— Ладно, подумаю, что делать с бумагой.

Из остановившихся повозок вылезли крепкие на вид люди. В телогрейках, теплых шапках и с инструментами. Возглавлял аттракцион невиданной щедрости Захарченко, улыбающийся во все зубы. Он подошел, широко раскрыв руки.

— А я с подарками! Ты же говорил, что людей не хватает?

— В чём подвох? — Вадим не купился на раскрасневшееся от мороза лицо капитана.

— Никакого подвоха, — Захарченко перекрестился, — вот те крест. А это глава артели, Гаврила.

Вадиму низко поклонился мужчина с впалыми щеками и большими синяками под глазами. Не успел он открыть рот, как в за цехом мыловарения прогремел взрыв.

Глава 13

На снег падали крупные обломки кирпича и горящей бумаги. Вадим первым пришел в себя и схватил мастера за грудки.

— Где партия?

— Так отгрузили уже, — мастер вертел головой и хлопал глазами, стараясь проморгаться.

— Я не про мыло, — в голосе Вадима появился рык.

— Так, в реке, как вы и приказали.

— Тогда, что мать твою взорвалось? Дурак. — Вадим поднял над землей мастера и швырнул в сугроб. Вадим закричал, привлекая внимание:

— Внимание, берем ведра и тушить! — он побежал за цех мыловарения, там отдельно стояло маленькое здание на берегу реки, вернее, раньше стояло. Вадим подбежал к дымящемуся остову из четырех стен и обвалившейся крыши. Из-под завала шел черный едкий дым с сладковатым запахом химикатов. Навстречу Вадиму вышел рабочий, у него обгорела правая часть тела, волосы тлеющими комьями свисали с покрытой волдырями головы. Лопнувшими губами он прокричал:

— Вашеблогороь, там еще был… — он упал.

Захарченко подбежал к раненому и поднял его со снега.

— Не подходите. Этому врача, — Вадим зашел в дым, под треск горящих перекрытий. Люди засуетились, пока Вадим не вышел испачканный в копоти. На его рабочей одежде тлели дыры и проступала потемневшая кожа. На руках Вадим держал тщедушное тело мальчишки. Его кожа обгорела, покрылась паутиной трещин, а на месте глаза торчала металлическая ложка.

— Господи, Петенька! — мастер по мыловарению упал на колени перед Вадимом, схватившись за мальчика.

— Неси в дом, — Вадим отдал тело и пошел руководить пожарными.

К месту трагедии подтянулся пожарный расчет и дежурные с ведрами. Люди выстраивали цепочку, нося воду от реки вверх на берег.