Вестники Судного дня

– Неужели Вы двадцать шесть лет безвылазно по лагерям кочуете? – удивлялся Веденин, наблюдая, как Шевелёв размешивает в кружке большой кусок колотого сахара. – Вам ведь уже шестьдесят лет. Неужели нет никакого снисхождения? И что, они не могут Вас просто отпустить на волю? Чтобы Вы ни совершили, Вы всё уже искупили. Это же совсем несправедливо. Разве Вы не обращались с просьбой пересмотреть Ваше дело?

– Обращался и не раз. Давно правда, – старый зэк вскинул на любопытного новичка мутные, ничего не выражающие глаза. – Потом понял, что всё бесполезно. У меня крепкая 58 статья, да ещё часть вторая. Через такую не перелезешь.

– А что же это такое? – поколебавшись, спросил Веденин. Сейчас ему более всего не хотелось каким-нибудь своим неловким вопросом обидеть этого повидавшего виды и симпатичного ему человека.

– Вы не стесняйтесь, юноша, спрашивайте. Мне сейчас скрывать что-либо о себе уже не имеет смысла, – седая щетина над губой старика – всё, что осталось от аккуратной полоски прежних усов, – поползла вверх. Может быть, это означало улыбку? – Это политика, юноша, да плюс вооружённое сопротивление советской власти. Таких не прощают. Я ведь врангелевский офицер в гражданскую войну. Имел звание штабс-капитана. За плечами три года первой мировой. А ещё я старый «октябрист». Слышали, что это такое? Нет? Тогда позвольте Вам объяснить.

Веденин с наслаждением слушал чистую, прекрасно артикулированную речь высокообразованного человека. Ни налёта привычной лагерной вульгарщины, ни бравирования знанием фени в его словах не было. Каким-то непробиваемым внутренним щитом врожденной интеллигентности и аристократического воспитания был прикрыт от влияния окружающей среды этот редкий человек.

– Так вот, – продолжал Александр Денисович, – «Союз 17-го октября» – это старая русская партия. Создана ещё до революции. А кроме того, я убежденный монархист. Как говорится: «Так за Царя, за Родину, за Веру мы грянем громкое ура, ура, ура». Такого большевики не прощают. Не так ли, мой слишком молодой друг? Извините, может быть я лишнее что сказал. Ведь, несмотря на свою молодость, Вы, Семён, много испытали на своём коротком веку. Так я слышал от других.

– Четыре года по немецким лагерям. Вначале у нас на Украине, затем во Франции, будь она неладна. Теперь у своих. Капитан НКВД мне волчий билет сюда выписал. Гад, – скороговоркой проговорил, почти пропел Веденин. Столько вопросов ещё хотелось ему задать этому бывалому человеку.

– Немало, немало. И вы всё это выдержали, – в голосе Шевелёва послышалось нескрываемое одобрение. – Прекрасная гордая Франция. Я там бывал счастлив, – глаза старого «октябриста» затуманились. – Но в эту войну она не воевала, а безвольно склонилась на милость врагу. Почему? Странно, более чем странно. А на капитана сердца не держите. Он здесь не причём. Поверьте, мне.

– Как это не причём, коль именно он мне объявил несправедливый приговор и сослал в эту тундру на шесть лет. За что? За то, что я в беспамятстве попал немцам в руки и они на мне испробовали все свои изуверские приёмы?

– Господин Веденин, позвольте мне Вас так называть, я должен Вам пояснить, что этот случайно встретившийся капитан внутренних дел Вам лишь объявил решение, которое приняли другие эпатажные люди, которых и судьями назвать сложно. Большевики заменили это понятие другими: тройки, особые совещания, трибуналы. А этот капитан лишь малая незаметная часть государственной системы, ещё одна застёжка на чехле, в который засунуты все граждане этой несчастной страны.

– Как же так? У нас социалистическое, а значит народное государство. И я, как и многие другие, сознательно пошел его защищать, да вот, правда, в плен попал. Так ведь не по своей воле. Тогда за что же меня так, с грязью смешали, выспрашивали, не предатель ли я, не диверсант ли? Обидно. Не заслужил я такие обвинения. Может, в этом капитане и есть что хорошее, только искать долго, – упрямился Семён, отстаивая сложившиеся у него убеждения.

– Я понимаю и сочувствию Вам. Безусловно сочувствую. Но давайте разберемся, что такое государство, – Шевелёв отхлебнул из кружки горячий напиток и ещё раз внимательно всмотрелся в своего собеседника. – Давайте вместе будем разбираться. Природа государства во все времена одинакова. Действительно, первоначально его создают люди, но затем государство изобретает законы и заставляет людей следовать им. В этом его основная сила. Такова естественная логика вещей. Если хотите, государство – это позитивный балласт, который, как свинцовые или бетонные блоки, закладывают в самое днище корабля для большей устойчивости, чтобы он не перевернулся в бурных океанских водах в разгулявшуюся непогоду. Вы, как и все люди, просите от государства справедливости, понимания, участия, защиты, спокойствия, денег и ещё сотню самых разных пожеланий. Не много ли? А государство требует от человека только одного – повиновения – и добивается этого самыми различными способами. Нравится это ему или нет.