Вестники времен

— Да, его высочество прав, — подал голос молчавший доселе Гисборн. — Я пропустил во дворец господина де Фармера и его оруженосца только после ясного и недвусмысленного приказа — этим людям можно верить, и потому вход в Винчестер им открыт. Хотя, безусловно, следовало осмотреть ваши руки, господа…

Сэр Мишель оскорбленно насупился. Понтия, благодаря темным волосам и смуглому лицу, можно еще принять за сарацинского сектанта-убийцу, но его — светловолосого, с насквозь норманнской физиономией и рыцарскими манерами? Да и Джонни меньше всего походит на посланца таинственного Старца Горы, нанятого предателем-христианином…

Словно в подтверждение мыслям норманна, дремлющий волкодав перевернулся на другой бок и доверительно положил огромную морду на носки сапог сэра Мишеля.

Далее случилось нечто неожиданное. Понтий Ломбардский вдруг улыбнулся, показав длинные лошадиные зубы, шагнул вперед и протянул руку ошеломленному сэру Мишелю. Однако, широкая улыбка ломбардца все одно выглядела хищной и недоброй.

— Шевалье, — начал Понтий хриплым и холодноватым голосом, — мы оба стали жертвами обстоятельств и необдуманных предположений. Да, люди часто называют меня излишне грубым и заносчивым, но недостатки моего характера не дают оснований предполагать, будто я изменил делу Святого Креста и прибыл в Англию со злыми намерениями. Давайте помиримся, я прощаю вас…

Гунтеру показалось, что сейчас ему придется повиснуть на плечах своего рыцаря, чтобы предотвратить очередную драку. Мишель после слов Понтия вначале побледнел, затем раскраснелся, сжав кулаки, но, однако же, воздержался от излишне вызывающих действий.

— Я готов простить вам многое, — глухо, с едва скрываемой яростью заговорил Фармер, — Однако то, что вы оправдываете дурным характером и отсутствием должного воспитания, не в коей мере не может извинить нападения на святого отшельника, близкого у Господу куда больше, чем все мы! Помните первую нашу встречу? Из-за сбежавшего сарацина вы едва не лишили жизни отца Колумбана, и, не появись вовремя я и Джонни, вы…

— Постойте, — нахмурился Джон. — Шевалье де Фармер, извольте объясниться подробнее. Какой отшельник? Кто пытался его убить? Откуда взялся сарацин?

Сэр Мишель быстро рассказал про историю, случившуюся в лесу возле замка Фармер, про сарацина, бежавшего от Понтия и повешенного аржантанским бейлифом, и добавил сплетен о безобразных выходках рыцаря из Ломардии, учиненных им по дороге в Руан. Кругом выходило, что Понтий — злодей, каких поискать!

Гунтеру мнилось, что воздух в комнате раскалился. Мишель и ломбардец начали ругаться в голос, Понтий в качестве аргумента продемонстрировал перевязанную рану, нанесенную неизвестным оружием, и сам, обиженный отвергнувшим перемирие норманном, шагнул вперед с видом бойцового петуха. Мишель, казалось, был готов начать драться прямо здесь, наплевав на присутствие принца.

Положение снова спас Джон. Первым делом принц встал между сошедшимися грудью Понтием и сэром Мишелем, грозно рыкнул на одного, оттолкнул другого, и, когда страсти поутихли, а противники нехотя разошлись по углам комнаты, не терпящим возражений тоном сказал:

— Джентльмены, если вы уважаете мою королевскую кровь — прекратите. Сейчас не время и не место разбираться в личных обидах и неприязнях. Каждый из вас сделал должное, и теперь предоставьте принцу Англии заняться делом во спасение государства. Сядьте!

Гай Гисборн и Гунтер, не участвовавшие в сваре, повинуясь принцу, застыли возле дверей, а Мишель с Понтием уселись на скамейках мореного дуба в разных углах, перебрасываясь злыми взглядами. Но ослушаться приказа Джона никто не посмел.

— Меньше всего меня интересуют ваши личные дрязги, господа, — жестко заговорил принц, выйдя на середину комнаты. Его шелковый красный плащ с гербом Плантагенетов отливал багрецом и золотом, три золотых леопарда грозно щерились, ножны меча глухо постукивали о голенища сапог при каждом шаге. — Неужели здесь никто понимает, что сейчас решается судьба всего королевства? Молчите и слушайте, что скажу я, сын и брат короля!

Волкодав, потревоженный громкой речью принца, наконец проснулся, сел, прошелся громадными зубами, точно машинкой для стрижки волос, по спине, ища блоху, и утробно гавкнул. Это только добавило происходившей сцене величественности.

«А на самом деле Джон прав, — подумал Гунтер, по военной привычке вытягиваясь по стойке „смирно“. — Если принц не пойдет на поводу у Лоншана и начнет действовать самостоятельно — может, мы и спасем английское королевство от окончательного разорения. Только бы Джон решился!»