Весы смерти

Сара была впереди, она уже перепрыгнула через рельсы, ее ноги легко летели над грязной землей. Край леса был уже в пятнадцати метрах от них.

Вики не удалось сделать подобный прыжок — ее нога зацепилась за что-то, она упала в грязь и с трудом поднялась на колени. Сара уже стояла на опушке леса и не знала, как поступить, белки ее расширившихся от страха глаз сверкали на гладком темном лице.

— Беги, — крикнула Вики, — беги! Скажи Джейку.

Девушка скрылась в темном лесу, только легкое колыхание веток отмечало ее путь.

Удар прикладом под ребра, взрывом отозвавшийся во всем теле, снова свалил Вики в холодную рыжую грязь. Чьи-то руки срывали с нее одежду, она пыталась сопротивляться, но боль от удара и мокрые волосы, залепившие ей глаза, лишали ее возможности бороться. Ее поставили на ноги, но вдруг раздался властный голос, он прозвучал, как удар кнута. Чужие руки отпустили ее.

Она подняла голову и с трудом распрямилась. Сквозь слезы и грязь, залепившую глаза, она узнала геразмаха со шрамом. На нем по-прежнему было синее шамма, только насквозь промокшее, а шрам так искажал улыбку, что она казалась еще более жестокой и злобной.

* * *

Спереди окоп был укреплен мешками с песком и замаскирован ветками. Из квадратного «окна» можно было беспрепятственно просматривать все ущелье до самого низа.

Гарет оперся плечом о мешок с песком и пристально вглядывался в сгущавшуюся тьму. Рядом, сидя на корточках, примостился Джейк Бартон, он внимательно изучал лицо англичанина. Всегда безупречная одежда Гарета теперь была заляпана засохшей грязью и вся пропиталась потом и дождевой водой.

Он, словно мехом, зарос густой золотистой щетиной, усы потеряли всякое подобие формы. За последнюю неделю не было никакой возможности помыться и переодеться. В углах рта, на лбу, вокруг глаз появились новые морщины, морщины боли и тревоги, но когда он поймал устремленный на него взгляд Джейка, он улыбнулся и поднял бровь, и в глазах у него заиграл прежний дьявольский огонек. Гарет хотел было заговорить, но тут раздался вой снаряда, оба инстинктивно пригнулись, поскольку разорвался он совсем близко, но не обменялись ни словом по этому поводу — за последние дни слишком много снарядов разорвалось рядом с ними.

— Теперь уж точно прояснится, — сказал Гарет, и оба посмотрели вверх, на кусочек неба, появившийся между горами.

— Да, — согласился Джейк, — но теперь уже слишком поздно, через двадцать минут совсем стемнеет.

Действительно, для бомбардировщиков было слишком поздно, даже если совсем прояснится. По горькому опыту они уже твердо знали, сколько времени требуется самолетам, чтобы долететь сюда с аэродрома Халди.

— Завтра снова прояснится, — ответил Гарет.

— Завтра будет другой день, — ответил Джейк, но его внимание уже переключилось на большие черные машины. Итальянская артиллерия посылала в их окопы дымовые снаряды, и как раз в эту минуту в ясном небе раздался гул двигателей «Капрони». Самолеты шли очень низко, казалось, они задевали крыльями каменистые края ущелья. Гул двигателей становился невыносимым, от него просто лопались барабанные перепонки. Можно было даже разглядеть лица итальянских летчиков сквозь круглые плексигласовые фонари.

Когда они подобно молниям пролетели над головой чуть дальше, от их фюзеляжей отделились большие черные предметы.

Стокилограммовые бомбы падали отвесно вниз, контролируемые стабилизаторами. Когда они взрывались, тело цепенело, а мозг отказывался работать. В сравнении с ними взрывы артиллерийских снарядов казались жалкими хлопками.

Канистры с горчичным газом не подчинялись законам аэродинамики, в воздухе они многократно переворачивались и, разбиваясь о скалистые склоны, извергали из себя желтую желеобразную жидкость, которая забрызгивала все на десятки метров вокруг.

Каждый раз после того, как бомбардировщики накатывались несколькими волнами, позиции эфиопской армии были настолько разрушены, что ни о каком сопротивлении итальянской пехоте и говорить не приходилось. Оставалось только отступать и занимать следующую за ней линию обороны.

Теперь они находились на последней оборонительной позиции, примерно в трех километрах позади них ущелье кончалось, дальше был уже город Сарди и дорога на Дэссе.

— Почему бы тебе не попытаться поспать немного, — сказал Джейк, невольно взглянув на руку Гарета. Она была перебинтована разорванной на полосы рубашкой и висела на перевязи. Импровизированная повязка пропиталась лимфой, гноем и тавотом. Это выглядело ужасно, но еще хуже рука смотрелась без этой повязки. Из-за воздействия горчичного газа кожа сошла от плеча до запястья, рука горела, как ошпаренная кипятком, и Джейк с сомнением спрашивал себя, годится ли тавот для лечения таких ожогов. Но никаких других средств не было, а тавот во всяком случае предохранял страшную язву от воздуха.

— Я буду ждать до темноты, — сказал Гарет и здоровой рукой поднес к глазам бинокль. — Странное у меня чувство. Что-то уж очень тихо у них.

Они опять помолчали. Они настолько устали, что и говорить было трудно.