Опустившись на площадку перед входом в пещеру, Фулгоран сложил крылья и, переступая лапами, направился внутрь. Но почти в тот же миг ему навстречу выскочил один из драконидов. И принялся размахивать своими нелепыми руками, бессмысленно тараща круглые глаза.
— Хозяин! Хозяин! — пискляво вопил он при этом, разевая рот с множеством мелких, тонких как иголки, зубов.
— Что еще? — недовольно вопрошал Фулгоран, сглотнув голодную слюну. А в голову закралось опасение, мелкое и гнусное, как червяк: а не слопали ли эти насмешки над драконьим родом ту половинку козла, пока хозяина-родителя не было дома? Как обычно, когда чего-то очень хочется, более всего боишься, что тебя этого лишат — вольно или невольно.
Ответ драконида, впрочем, Фулгорана в некоторой степени успокоил. Хотя весть, которую он сообщил, все равно нельзя было назвать радостной.
— Прилетал… другой, — сбивчиво затараторило это недоразумение, туповатое и суетливое, — ну… такой же как ты, хозяин. Крылатый! Говорил… велел тебе передать… он велел тебе передать… что такие же как ты… с крыльями… они ждут тебя на Совете, хозяин!
Последние слова драконид буквально выпалил. И замер, невольно преграждая Фулгорану путь в пещеру да ожидая его повелений.
Останки горного козла манили дракона. Но Фулгоран понимал, даром, что не без недовольства: бывают причины, заставляющие терпеть. Веские причины, перед которыми сиюминутные желания и простые потребности, вроде аппетита и страсти, просто меркнут.
У драконов не было государства, как не был и Телрин городом — по крайней мере, в понимании обитателей равнин. Не было писаных законов… как, собственно, и не имелось письменности. Даже живя столь кучно, как в Небесной Цитадели, драконы оставались одиночками, для каждого из которых законов было по большому счету всего два: свои желания и собственный же разум. Что заставлял считаться с другими драконами, включая тех, которые могли оказаться сильнее.
Но бывали исключения, которые касались всего крылатого племени. Случалось, например, что дракон убивал дракона — то есть не отличающихся плодовитостью хозяев Дунских гор становилось на одного меньше. По крайней мере в пределах Телрина это считалось тяжелым проступком. И вот тогда другие драконы собирались на Совет. Дабы оценить степень вины убийцы. И либо объявить его изгоем, с которым запрещалось не только спариваться, но даже разговаривать. Либо признать, что убитый был сам виноват, а убийца лишь защищался.
Существовали и другие причины для сбора Совета. Например, какое-то событие, судьбоносное для всех драконов. В любом случае, лично Фулгоран не ждал от этого сборища ничего хорошего. Убийство дракона было всеобщим горем, судьбоносные события — пугали переменами, которые они несли. Не говоря уж о том, что Совет мог затянуться. А желудок Фулгорану этого мог не простить.
Но что делать? Сородичи его ждут… кто знает, вдруг именно от него зависит исход сегодняшнего собрания. В таких делах приходится терпеть мелкие неудобства.
С сожалением проглотив слюну, Фулгоран развернулся хвостом к входу в пещеру. И, оттолкнувшись лапами от площадки да расправив крылья, устремился к самой высокой скале Телрина — собственно, и давшей имя Небесной Цитадели. К самой высокорасположенной пещере, в которой, как это ни покажется на первый взгляд странным, никто не жил.
Пещера уже была полна драконов. Сколько их собралось уже здесь? Десятка два? Три? Чуть ли не все крылатые обитатели Телрина.
Хоть хозяева Дунских гор и не пользовались светильниками, но хорошо видели в темноте. Поэтому мрак пещеры не помешал Фулгорану разглядеть собравшихся и оценить, сколько их слетелось на Совет. И насколько пещера, даром, что просторная, была ими заполнена.
Казалось, кости некуда было упасть. Но при виде Фулгорана драконы как-то умудрились и потесниться, и расступиться, пропуская его. Давая пройти к центру пещеры — к колодцу, что уходил, кажется, аж в Изначальную Бездну. Клубясь между полом и сводом пещеры, дым из колодца рисовал в воздухе причудливые узоры.
— Вот он и явился! — колюче гаркнул стареющий дракон, находившийся к Фулгорану ближе всех.
— Фулгоран! — обратился к вновь прибывшему дракон, которого тот даже знал по имени. Звали его Даррабронд, и он жил в пещере соседней скалы.
— Я здесь, — ответил Фулгоран.
— Вижу уж, — с ноткой ворчания молвил Даррабронд, — все ждали только тебя.
— И за что же такая честь? — удивился Фулгоран, хотя в глубине души, подспудно, примерно этого и ожидал.
— Насколько нам всем здесь известно, именно ты видел Отмеченную Хаосом.
— Да, отрицать не буду, — в знак согласия Фулгоран еще склонил огромную чешуйчатую голову.
И не мог не добавить:
— Она спасла… освободила меня.
Тот случай дракон вспоминал со смесью досады… и гордости.
Досадовал он оттого, что попался. Угодил в ловушку, в плен — и к кому! К маленьким двуногим существам с равнин! К маленьким существам, которые самим миропорядком были назначены стать чужой добычей. Но оказались тварями не только многочисленными, но и не лишенными (стоило отдать им должное!), если не ума, так хотя бы хитрости.