Весы змея

Первый человек наконец упал, алая лужа размером с его голову уже разлилась по некогда чистому мрамору под ним. За его падением быстро последовало ещё одно… А затем стражники храма и жрецы стали падать в большом количестве. Они получали в сотню раз более ужасные раны, чем те, которые они сами наносили не только людям Ульдиссиана, но и тайным жертвам на протяжении многих лет до них. Никто не уцелел в группе, которую Ульдиссиан обозрел своим губительным взглядом.

И повсюду в рядах обороняющихся у жестокосердых надзирателей мира сдавали нервы. Они стали покидать строй, и жрецы не делали ничего, чтобы остановить их, ибо они тоже тряслись от непередаваемой силы одинокой, незначительной на вид фигуры.

Толпа взревела с новой силой при признаках безоговорочной победы и снова ринулась вперёд. Оставшиеся надзиратели мира были окружены и, как и провозгласил Ульдиссиан, не получили пощады. Ульдиссиан прошёл дальше мимо жуткого сражения, больше озабоченный тем, что лежало за стенами. Надзиратели мира и младшие жрецы ничего не значили; истинная угроза ожидала его глубоко в святилище главного священника, который держал ответ непосредственно перед Примасом, и потому знал нечестивую правду, касающуюся происхождения Триединого и его цели.

Три двери встали теперь перед Ульдиссианом: баран Диалона, круг Мефиса и листок Балы — все на уровне глаз. Стрела, пронзившая насквозь жреца, всё ещё колыхалась в средней двери, через которую он решил теперь войти, несмотря на то, что заметил, что она забаррикадирована изнутри.

Звук ломания раздался от двери. Вся она затряслась, словно готовая взорваться. Вместо этого она, однако, отскочиланазад, рванувшись с такой силой, что две петли оторвались от камня, и дверь осталась висеть склонённой набок.

Ульдиссиан ощущал, что сразу за ним идут несколько его сторонников. С этого момента он мог остановить их не лучше, чем могли бы надзиратели мира. Они были слишком поглощены жаждой возмездия.

Внезапно это взволновало его. Ульдиссиан понимал причину их гнева. Когда он, его брат Мендельн, их подруга Серентия и партанцы вступили в Тораджу больше двух недель назад, можно было подумать, будто усталые путники восхищены зрелищем вокруг них. Ульдиссиан пришёл с намерением мирным образомоткрыть свой дар всем желающим принять в нём участие, но с самого начала Триединое реагировало так, словно логово змей вдруг было потревожено изнутри.

Два дня спустя, когда толпы стали собираться вокруг него на базаре — просто для того, чтобы услышать его историю, — тораджийская стража пришла, чтобы силой выгнать его сторонников из города, а самого бывшего фермера отвести в неизвестное место заключения. Никаких объяснений не было дано, но быстро стало ясно, что приказы исходили непосредственно из храма.

До этого момента Ульдиссиан начинал верить, что Тораджа может обернуться тем, чем стала Парта. Опять же, быть может, два города были даже больше похожи, чем он подумал изначально, ведь разве не ударило Триединое по нему также и там? Под командованием высшего жреца Мефиса — садиста Малика — друзья были зверски убиты, а сам Ульдиссиан чуть не стал беспомощным заключённым.

Позади него раздался крик, резко оборвавший его размышления. Ульдиссиан обернулся.

Два человека растянулись мёртвыми на покрытом плитками полу, ещё трое были тяжело ранены. Маленькие металлические звёздочки торчали у них из горл, грудей и других частей тела. Мёртвые были партанцами, и новая потеря тех, кто самостоятельно выследил улизнувшего Ульдиссиана в густых джунглях, потрясла его особенно.

С яростным жестом он послал волну воздуха через залу. Сделано это было как раз вовремя, так как заморозило новую кипу металлических звёздочек — очевидно, их приводил в действие какой-то механизм на стенах — прямо в полёте. Большей их части Ульдиссиан позволил безвредно свалиться на пол, но несколько послал обратно в отверстия, из которых они вылетели, чтобы предотвратить запуск новых. Сделав это, он ринулся к раненным.

Все умирающие были тораджанцами, и одного из них Ульдиссиан хорошо знал. Жезран Рашин был первым местным, который подошёл к бледнолицему незнакомцу на площади, этот темнокожий юноша был единственным сыном богатого торговца. У него не было веских причин, чтобы добровольно слушать — и тем более принимать — то, что говорил Ульдиссиан, ибо Жезран вряд ли в чём-то нуждался в своей жизни. И всё же он слушал, и слушал внимательно. Когда Ульдиссиан предложил разделить свой дар с любым желающим тораджанцем, именно Жезран первый вышел вперёд.

Умирающий мальчик посмотрел вверх на расплывающуюся в его глазах фигуру. Как и у всех других тораджанцев, по мнению Ульдиссиана белки глаз у Жезрана были гораздо ярче и выразительнее. Он знал, что иллюзия обусловлена более тёмной кожей последнего, но всё равно находил вид их обезоруживающим.

Жезран сумел болезненно улыбнуться. Он приоткрыл рот… И умер. Ульдиссиан исторг проклятье, зная, что раненный юноша уже за пределами досягаемости его умений.