Ветчина бедняков

Это было так, как если бы с размаху он надавал ей пощечин. Но он не собирался бить ее во второй раз. Он опустил руки и смотрел на нее с такой ненавистью, что ей было страшно. И еще страшнее, что не могла понять-за что… За что он ее ненавидит? Эти вопросы были бы простыми и пришли бы к ней сразу – в простой ситуации. Но ночью на дроге все было не так. Она откинула волосы с лица. Окончательно остановилась, опустила руки. Сжала кулаки. Он прошел несколько шагов, потом вернулся…

– Ты идешь?!

Дальше все произошло, как в кошмарном сне. Ее рука метнулась вперед, опустилась ему на лицо, и костяшки пальцев окунулись во что-то теплое. У не были сильные, натренированные руки, привыкшие крепко держать вырывающегося и орущего малыша, которому нужно сделать укол. Но только не бить… На ее руке была кровь. В глазах помутилось. Страшно захотелось бежать, но она не сдвинулась с места. А потом услышала смех. Он смеялся – но не радостно и светло. Как смеются от легкости на душе. Он смеялся жестоко и зло, и от этого смеха было еще больней.

– Идиотка! Действительно, ни на что не способная идиотка! Тебя презирала собственная сестра, а твой муж был рад сбежать с последней шлюхой, только чтобы тебя не видеть. Не видеть ничтожество, способное видеть только смех. В тебе нет ничего женского, только неспособность приносить хоть какую-то пользу и соображать. Ты очень странная. Зачем ты сюда приехала? Тебе лучше уехать обратно домой! Я устал терпеть то. Что у тебя никогда ничего не выходит. Устал терпеть твою глупость и твои неудачи. Это удивительно, что у тебя вообще был муж. Ты законченная неудачница по своему характеру. Ты вообще не женщина. Женщина должна заниматься вязанием, вышивать какие-то дурацкие цветочки, печь пироги, воспитывать детей, возиться с собаками и, в самом крайнем случае, писать глупенькие дамские детективчики, пользуясь языком торговок с базара. Женские романчики про собачек и старушек, над которыми все смеются. Такие жалкие потуги на что-то должны тешить самолюбие мужчин. Вот что ценится в сегодняшней жизни! Только пошлость и хамство! А ты… ты стоишь передо мной так прямо, как будто не умеешь ломаться и гнуться. Но никому нет никакого дела до того, что у тебя на глазах кровь. Что ты плачешь кровью, и у тебя не осталось кожи. Кому нужна твоя окровавленная душа, израненная до последнего предела, и познающая этой болью смысл жизни. Такое не женское поведение может только раздражать! Ты ничего не добьешься, и сама это знаешь. Все это бессмысленно. Уходи. Уходи от меня подальше. Будет лучше, если ты уйдешь. Совсем.

И она пошла. Прямо вперед, не сказав ни единого слова. Просто ей нечего было сказать. Она шла вперед, не зная, куда идти, а в голове все плыл какой-то смутный, сумбурный образ. Разноцветная коробка из – под дорогого импортного печенья. Она шла и думала, что купить десять таких коробок, и Стасики сами понесут эти коробки из магазина, а их глаза станут точно такими, как у всех избалованных городских детей. Обязательно станут, потому, что они купит им не только печенье. Потом.

– Подожди! – он бежал, пытаясь ее нагнать, дыхание его сбилось, и ей вдруг показалось это смешно.

– Подожди! Мы должны спокойно вернуться вместе, отдохнуть, все обсудить. Я погорячился. Ну извини меня! Я не хотел тебя обидеть! Извини! Я отвезу тебя в город. Ты можешь остановиться, или нет?

Машина была там, где он ее оставил. Ровненько и тихо стояла неподвижной темной массой. Вокруг по – прежнему не было никого. Она обернулась: теперь он был какой-то растерянный, руки его тряслись… Но ей было его ни жаль. А потом…. Потом она сделала то. Что никак не могла объяснить. Позже она все пыталась понять, почему так сделала, но не могла. Это было. Как сон. Словно видение или галлюцинация. Она нагнулась и подняла с земли камень. Простой булыжник. Он даже весил немного. Потом размахнулась, и запустила булыжник прямо в машину, в стекло.

Взрыв был такой силы, что вылетели стекла в соседних домах. Все пространство вокруг наполнилось шумом и гарью. Тишину разорвал огонь. Друг на друга их отбросило ударной волной. Так они и пришли в себя, лежа крепко обнявшись, лицом в землю, так, будто любят друг друга. Вспышки пламени осветили его лицо. Оно было трогательным и жалким, как у ребенка. Там, где стояла его машина, догорал черный остов. Он вцепился в волосы и спрятал лицо в ладонях.

Глава 32.