Ветчина бедняков

— Нет. Я сказала то. Что хотела. С того, в чем мы сейчас, мы не начинали. Разве в начале мы знали, что делает с детьми частный приют? Знали, что детей просто продают на смерть? А сколько еще таких приютов — и не сосчитать! И доказать ничего невозможно. По документам — чистота и благотворительность. Разве мы знали в самом начале, чем занимается клиника «Инфомед» и что Грабовский нажил свое состояние, торгуя органами? Нет, не знали. А что с того, что мы знаем? Единственное доказательство — эта тетрадь, а куда я ее дену? Кому отдам? В прокуратуру или областную милицию, где сидят подельники этих поддонков? Или дальше, в столицу, где сидят точно такие же, связанные с клиникой более крупного масштаба? Знаешь, мне теперь стыдно. Что я врач. Мне хотелось бы отрезать себе руки.

— Почему? Разве ты делала что-то подобное?

— Нет, никогда. Да Грабовский мне такого и не предложил бы, он слишком хорошо меня знает, потому и уволил. Но ведь эти дети… Я думать об этом не могу…

— Прекрати! Прекрати себя убивать! Ты должна думать о другом. Ты уверена, что там не было Стасиков?

— Уверена. Их там не было. Стасики пропали давно. Если б их хотели продать на органы, то продали бы давно, в тетрадке была бы соответствующая запись. Но ее нет. Значит. Стасики не попадали к ним в руки.

— У них было здоровое сердце? Почки?

— Я не знаю. Стасики были инвалидами, и если их обследовали в клинике, значит, это известно. Я думаю, их не стали бы использовать на органы. Зачем связываться с инвалидами, у которых есть мать, да еще и с деньгами, если платит за такое дорогое обследование, когда вокруг полным — полно уличных здоровых детей, которые никому не нужны? Пропадет несколько таких детей — никто и не узнает.

— Возможно, ты и права. В твоих словах есть смысл. Но что теперь нам делать?

— Как что? — она подняла на него свои удивленные глаза, — то же, что мы делали раньше! У нас ведь остается еще один приют. Ты помнишь — их всего два. У нас остается еще один приют — государственный.

Деревянный барак с покосившимся верхом был настолько нелепым сооружением, что вначале она просто опешила. Казалось, это чья-то неуместная шутка: к серым каменным плитам (вернее, растрескавшимся бетонным балкам) прицепили несколько гнилых бревен, наскоро прибили их гвоздями, потом хорошо выпили — и снова прибили. Зрелище было удручающим. Вдобавок, барак государственного приюта находился довольно далеко от города, и последнюю часть пути им пришлось тащиться по ухабистой сельской дороге. И казалось, что их «копейка» разломится на куски при каждом повороте. Когда, наконец, они остались во вдоре приюта (двором она красиво назвала пустырь, заросший бурьяном, крапивой и усеянный осколками разбитых бутылок из — под спиртных напитков), она удивленно потянула носом воздух. Сказать, что пахло канализацией — означало ничего нен сказать. Потом ей пришло в голову, что здесь наверняка вообще нет канализации. Посмотрев на своего спутника (было ясно: происходящее нравится ему не больше, чем ей), она поняла, что и его посетила такая же мысль. Почти в точности же такая….. Возле крыльца послышались грубый мужской смех, звон разюитой бутылки. При их появлении четверо подростков лет 16 — ти насторожились. Сидя на крыльце, она курили какие-то сигареты (и она могла бы поклясться хоть на распятиии, что сигареты были не с табаком, и это было ясно по осоловелому блеску их глаз), пили пиво и смачно плевались в замызганный бурьян. Подростки выглядели так, что даже дешевенький серебрянный браслет на запястьи жег ей руку. В голове мелькнула страшная мысль, что сделали бы они, если б она встретилась с ними одна, в темном переулке… Замолчав, подростки смотрели на них достаточно ясно: как на чужаков, вторгнувшихся на их территорию с непонятными намерениями. Они остановились возле крыльца. Артур осмотрел подростков и прищурился (казалось, ситуация его забавляет):

— Это приют?

Вместо ответа один из подростков плюнул. Потом другой махнул рукой:

— Вход там.

Они поднялись по ступенькам. Взгляды подростков жгли спины. Артур обернулся (ей вдруг подумалось: а ведь действительно, он развлекается!:

— А канализация у вас что, не работает?

Сначала они растерялись, потом кто-то отреагировал:

— так канализации здесь нет!

Пока они шли по вонючему темному коридору, сзади доносились взрывы хохота…..

— Зачем ты это спросил? — в ее голосе была злость. Ей было неприятно, что Артур превратил в фарс ее расследование.

— Может, хотел позлить! — в его голосе была насмешка, и она подумала, что лучше будет промолчать.

— Мразь… отребье… Не обращай ты внимание на этих щенков! Их нужно только отстреливать!

— Они дети! — слабо попыталась возразить.

— Этих детей уже ничто не исправит.