— Херб, иди к нам, — позвала жена, сидевшая за карточным столом.
— Вот так он и умнеет год от года, этот ветер; приумножает свой ум с каждым новым телом, с каждой новой жизнью, с каждой новой смертью.
— Мы ждем тебя, Херб, — позвала жена.
— Тьфу ты! — огрызнулся Томпсон. — Секунду потерпеть не можешь! — И снова заговорил в трубку: — Аллин, если хочешь, если тебе нужна помощь, я приеду прямо сейчас.
— Даже не думай. Это битва не на жизнь, а на смерть, не хочу тебя вмешивать. Ладно, я вешаю трубку. Кухонная дверь еле держится, лучше я сойду в погреб.
— Перезвонишь мне позднее?
— Если получится. Не думаю, что на этот раз я вывернусь. На Целебесе я от него сбежал, но тут вряд ли. Надеюсь, я не очень побеспокоил тебя, Херб.
— Да брось, никого ты не побеспокоил. Звони еще…
— Попытаюсь…
Херб Томпсон вернулся к карточной игре. Жена смотрела на него с любопытством.
— Ну, как там твой приятель Аллин? Он хоть трезвый?
— Он в жизни не прикасался к спиртному, — сердито буркнул Томпсон, садясь на место. — Нужно мне было поехать к нему.
— Но он уже больше месяца трезвонит тебе по вечерам, ты раз десять у него ночевал, и ничего страшного не случалось.
— Ему нужна помощь. Он может себе повредить.
— Ты уже был у него на днях, нельзя же вечно с ним нянчиться.
— Первое, что я сделаю с утра, это отправлю его в медицинское учреждение. Я этого не хотел. Он кажется таким разумным, здравомыслящим.
Они сыграли несколько партий. В половине одиннадцатого был подан кофе. Херб Томпсон пил медленно, поглядывая на телефон. «Где он, интересно, в погребе?» — думал он.
Херб Томпсон пошел к телефону, вызвал междугородную, попросил соединить.
— Извините, — отозвалась телефонистка. — Там повреждение на линии. Когда починят, мы вас соединим.
— Так телефонная линия в самом деле вышла из строя!
Томпсон кинул трубку. Он бегом пересек холл, открыл чулан, выхватил шляпу и пальто.
— Простите! — крикнул он. — Вы ведь не обидитесь? Мне, ей-богу, очень жаль, — сказал он изумленным гостям и жене, застывшей с кофейником в руках.
— Херб! — возмутилась она.
— Мне надо ехать, — бросил он. И стал натягивать пальто.
В дверь словно бы кто-то тихонько заскребся.
Хозяева и гости превратились в слух.
— Кто бы это мог быть? — спросила жена.
Шорох послышался снова, очень слабый.
Томпсон поспешил к двери, остановился и стал слушать.
Снаружи раздался едва различимый смех.
— Чтоб мне провалиться, — проговорил Томпсон. С удивленной улыбкой и вздохом облегчения он взялся за дверную ручку. — Этот смех я узнаю где угодно. Это Аллин. Он все-таки приехал, на машине. Спешит поделиться своими невероятными байками, не мог подождать до утра. — Томпсон хихикнул. — Наверное, привез с собой приятелей. Там вроде бы много голосов…
Он открыл дверь.
На веранде было пусто.
Томпсон не удивился, лишь состроил хитрую физиономию и рассмеялся.
— Аллин? Брось свои шуточки! Входи. — Он включил на веранде свет и огляделся. — Ты где, Аллин? Ну, входи давай.
Ему в лицо подул слабый ветерок.
Томпсон на мгновение задержался в дверях; внезапно его до костей пробрал холод. Потом он шагнул на веранду и боязливо огляделся.
Внезапно налетевший ветер захлопал полами его пальто, взъерошил волосы. Ему снова почудился смех. Вдруг ветер обогнул дом, задул со всех сторон, бушевал с минуту и улетел.
Ветер замирал, жалобно плакал в ветвях, улетая прочь; возвращаясь к морю, Целебесу, Берегу Слоновой Кости, к Суматре и мысу Горн, к Корнуоллу и Филиппинам. Слабея, слабея, слабея.
Томпсон стоял, похолодевший. Вернулся в дом, закрыл дверь и оперся на нее спиной; недвижный, с закрытыми глазами.
— Что стряслось?.. — спросила жена.