Ветер

— Господа! За восьмилетнюю свою службу подводного плаванья я стал фаталистом. Вы все хорошо знаете моего бывшего командира, мистера Крука. В каких только переделках не был он еще раньше, до моей встречи с ним! Знаете вы и то, как он спасся с погибшей лодки вместе со мною через минный аппарат. И все это только для того, чтобы потом поехать в Англию и там, на суше, при самых благоприятных условиях жизни, простудиться и умереть. Следовательно, все зависит от судьбы. Я вот, например, почему-то уверен, что ни со мною, ни с «Росомахой» ничего не случится. Поэтому лично я никакой храбрости за собою не признаю. Я предлагаю лучше выпить за самого старейшего и первого нашего подводника — за пророка Иону…

— Браво, Ракитников! Ура!..

Провозглашаются тосты и за других офицеров.

Позднее ушли только два человека: начальник дивизиона и его помощник.

Но в лодке сразу стало просторнее, свободнее.

Что будет с нами завтра? Наплевать! Не стоит об этом думать. Старший офицер дал нам еще водки — несколько бутылок коньяку. Сказывается наша нервная жизнь — мы быстро возбуждаемся. Начинается дьявольская карусель. Надрывается музыка. От носа до кормы носится прыгающий смех. Шумно. Слышны обрывки выкриков, осколки слов.

— Навернем, братва, сегодня на берег, а?

— Готовь лоты — глубину измерять…

— Хо-хо! Будет дело!..

Залейкин обращается к товарищам:

— Кто, братцы, выручит зелененькой? А то у меня в кармане, как в турецком барабане, — только воздух один.

Невзначай толкнул боцмана, вышиб из рук пирог с начинкой. Сердится тот, изрекает:

— Крутишься ты, точно в чужое государство попал.

Залейкин гладит боцмана по кудрявой голове.

— Не сердись, дружок, — у тебя и без того волосы судорогой свело. А я не могу иначе, раз душа вольтовой дугой вспыхнула….

Один матрос спрашивает:

— В чем заключается дисциплина подводника?

Другой отвечает:

— В полбутылке водки, в паре огурцов и в хорошем товарище.

— Правильно, дуй тебя, черт косматый, бугшпритом в ноздрю!..

В кают-компании свое. Один из офицеров предлагает:

— Выпьем, господа, за отсутствующий прекрасный пол…

Ракитников отрицательно крутит головою:

— К черту женщин! Что такое женщина? Сладостный яд, отравляющий душу…

— Ошибаешься, Виктор! Без женщины жизнь была бы скучная и пресная…

— Ерунда! Наркоз!

Долго еще куролесили. Танцевали, орали песни, качали офицеров. Двое матросов подрались между собою. Обоих отправили в «участь горькую», как у нас называют карцер.

К вечеру все разбрелись. Из офицеров на лодке остались только старший офицер и лейтенант Ракитников. Последний уже сильно пьян, но просит еще водки:

— Дай что-нибудь покрепче, знаешь ли, подинамичнее, чтобы залить рану моей души.

— Хорошо, хорошо. Только на базу не ходи. Там адмирал сидит, и можно нарваться на неприятность. Ложись лучше в моей каюте.

— Никого я не боюсь: ни черта, ни адмирала! Да и что такое адмирал? Это поглупевший капитан первого ранга…

Ракитников сам идти не может. Я помогаю старшему офицеру уложить его в каюте. Он жалуется с тоскою в голосе:

— Война надоела. Каждый день одно и то же. Всюду измена, ложь, подлость. Жизнь испохаблена. Знаешь, друг, что мне хочется?

— Ну?

— Минимум — на тот свет.

— А максимум что?

Ракитников мутно смотрит мимо нас, кривит губы в улыбку.

— Максимум — жениться бы, но я уже женат…

Я и этот пьяный лейтенант, высказывающийся откровенно, — мы разные люди, из разных общественных слоев. Он воспитывался в кадетском корпусе, а я с малых лет, как никому не нужный щенок, был брошен в круговорот портовых трущоб. Но сейчас мне искренно жаль его. Война больно ударила по всем: даже офицеры начинают стонать.

Я сделал важное открытие.

Как-то вечером гуляю с Полиной по морскому берегу. С запада и над горизонтом висят разноцветные облака, похожие на случайные мазки широкой кисти, точно какой-то художник пробовал свои краски на сине-розовом полотне. Непутевый ветер давно умчался в сторону заката, чтобы догнать солнце. А море все еще вздыхает, и зыбучие волны поют песни неизвестно для кого. Железными глотками горланят корабли. Их осатанелый крик распарывает вечерний простор, как портной материю.

Нам встречается мой бывший сослуживец с «Триглы» — моторный унтер-офицер Мухобоев.

— А, Семен Николаевич! Мое почтение. Сколько уже время не видел тебя…

— Столько же, сколько и я тебя.

Он дружески жмет мою руку, а потом расшаркивается перед Полиной.

— Наше вам нижайшее, красавица!

Полина слегка бледнеет, а маленькие уши ее — в пунцовой краске.

Я чувствую ее волнение и начинаю подозревать, что она уже знакома с ним, знакома раньше, до этой встречи. Быть может, он же и наплел ей, что я женат.

— Везет тебе, Власов, в жизни.

— В каком смысле?

— Гулять под ручку с такой королевой — да тут сердце от счастья может лопнуть, как цистерна от воды. За один ее поцелуй я бы пошел на что угодно — любому черту могу рога сломать…

Полина смеется.

И когда мы остались вдвоем, я спрашиваю ее:

— Ну, как ты находишь Мухобоева?

— Никак не нахожу!

Синие глаза прячутся за чащу опущенных ресниц, как звезды за облако.

Продолжаю испытывать: