Ветер

— А, Семен Николаевич! Куда это ты так торопишься?

— Не дальше этого места.

— Разве что забыл здесь?

— Ничего, кроме подлости!

— Вот как!..

Разговор обрывается. Только сверлим друг друга глазами. Слышно, как под отвесным берегом рокочет прибой. Молчание наше становится тягостным. Мухобоев и на этот раз заговаривает первым:

— Что это ты смотришь на меня, как черт на архимандрита?

— Потому что я не просвирня, чтобы взирать на твою вывеску с умилением. А ты не только не архимандрит, но я и за человека-то тебя не считаю.

Мы оба задыхаемся от волнения.

— А кто же, по-твоему, я?

— Рвота поганая!

— А, так!..

Я почему-то снял свою старую, истрепанную фуражку и аккуратно положил ее на траву, точно это была корона с драгоценными камнями. А когда сделал это, сам удивился; быть может, удивил и своего противника.

— Мои кулаки давно соскучились по твоей морде!

Мы с ревом столкнулись, как два разъяренных тигра.

Обрушиваем друг на друга кулаки. Головы стали таранами. Падаем, поднимаемся — и снова нападаем. Пущены в дело пинки. Схватываемся за горло, рвем мясо, мячом катаемся по земле. Трещат кости, лица в крови. Нашу хриплую ругань пронизывает женский голос:

— Что вы делаете? Перестаньте! Ради бога, перестаньте! Господи, они убьют друг друга!

Но присутствие третьей, ее отчаянные вопли только подхлестывали нас. Мы озлобляемся еще больше. Меня пламенем обжигает желание столкнуть противника в море. Но и у него, видимо, та же мысль. Ползаем по земле и все ближе придвигаемся к обрыву. На самом краю его задержались. Схватились — и не можем отцепиться. Под ногами, внизу, на большой глубине, клокочет пена. В уши толкаются истерические вопли женщины. Перед глазами, совсем близко, маячит страшное лицо — в крови, с оскаленными зубами. На мгновение ужас сдавливает сердце. Но безумие берет верх. Я со всей силою рванул своего противника в сторону моря. Но он не отпустил меня. Вдруг земля дернулась из-под ног, как бумажный лист из-под стакана. Оба закувыркались в воздухе. Ударились в мягкое, податливое. На глаза надвинулось черное покрывало. Казалось, будем проваливаться в пучину без конца. В горле будто кусок соли застрял, забил дыхание. Я поперхнулся. И сами собою разжались объятия…

А когда вынырнули, то случилось нечто странное: мы поплыли в разные стороны.

Долго болтался в соленой воде, оглушаемый волнами, пока не выбрался на отлогий берег. Кругом ни одного человеческого голоса. Шагаю торопливо. И не хочу уже больше встречаться ни с Полиной, ни с Мухобоевым.

На базе, ложась спать, я почувствовал головную боль, и меня сильно лихорадило. Всю ночь нелепые видения рвали душу.

…Морское дно. Зеленый свет. Когда мы кончим драку с Мухобоевым? Наплевать! Вечно будем рвать друг друга, пока не сдохнем. А вокруг нас мечется Полина, голая, с распущенными волосами. Нет, это не волосы, а водоросли спускаются с головы. В молодую грудь ее впились крабы, грызут тело. В крови вся, но почему-то сладострастно взвизгивает. Все морские чудовища здесь: лангусты, морские коровы, змеи, скаты, морские архиереи, акулы. Какой только твари здесь нет! Обступили нас, смотрят неподвижными глазами. Я оторвал Мухобоеву нижнюю челюсть. Красной тряпкой болтается у него язык и не может слова сказать. Мухобоев содрал с моего лица кожу. Полина восторженно взвизгивает:

— Ах, как это мило!

И еще пуще извивается.

Вокруг нас хохот. Потом рев этой поганой оравы:

— Довольно!

— Надоело!

— Ничего нового!

— Видали мы это и среди своей братии!

А зубастая акула, вращая глазами, предлагает:

— Пусть она ни тому, ни другому не достанется…

Все набрасываются на Полину, хватают ее за ноги. Мы отталкиваемся друг от друга, смотрим в ужасе. Один момент — и наша любимая разорвана на две половины. С гулом и ревом удаляются все чудовища. А нам осталось от Полины только сердце. Оно бьется и содрогается, раскаленное, как уголь. Мы оба одновременно подхватываем его. И вдруг — что это значит? Это уже не сердце, а спрут. Два щупальца обхватывают Мухобоева, а шесть — меня. Это я точно вижу. Вся моя грудь стянута, как ремнями. Я задыхаюсь. Из меня высасываются жизненные соки… Это и есть любовь?

Я собрал последние силы, рванулся.

Удар по темени. Все исчезло.

Я ползаю на коленях. В голове боль. Передо мною знакомая стена с круглыми отверстиями, похожими на мутные зрачки. В полусумраке не сразу соображаю, что это железный борт нашей базы. Горит одна лампочка. На рундуках, в один ряд, валяются подводники. Всхрапывают, посвистывают носами. За бортом зашипело — это травят пар. Монотонно гудит вентиль. Кто-то придушенно стонет. Один матрос вскакивает, как очумелый, и орет во все горло:

— Кормовая цистерна лопнула.

Разбуженные люди ворчат:

— Дьявол комолый! Чего булгачит народ!

— Чтобы его мочевой пузырь лопнул!

Поворочались подводники, прочистили горла руганью и снова послышался храп.

Что стало с Полиной? Неужели погибла в море?

Я не мог больше заснуть. В больной голове муть. Поднялся и вышел на верхнюю палубу.

Рассветает.