Ветер Безлюдья (СИ)

— Ты болтала, чистила картошку. Я чувствовал себя неловко и удивлялся, что ты собираешься готовить как взрослая, а всего-то в третьем классе училась, лет десять от силы на вид. Неудобно, — торчал в гостях у незнакомой девочки, а ты вела себя так, словно я приятель с твоего двора, а не беспризорник с улицы. Потом запахла картошка — на масле, с чесноком. Желудок после сока, пустой больше суток, стал петь затяжные печальные песни… — тут Тимур рассмеялся и похлопал себя по бокам, — с тех пор и отъедался! Я бессовестно умял все, что ты мне положила. И четыре куска хлеба съел, и редиску под сметаной, что из холодильника достала. А потом и чай. Одурел, стал сонным от сытости… в пять ты сказала, что скоро вернутся родители, и, если я хочу, то могу прийти завтра к полудню. Обещала познакомить с друзьями, что пойдем на речку или к холмам…

Он выдохся, замолчал надолго. И я поняла, что эпизод кончился.

— Я даже помню, что скатерть на твоей кухне бледно-зеленая в мелкий горошек, тарелки белые, полупрозрачные. А картошка хранилась у окна в плетеной корзине с ручками. Это было целую вечность назад… Почему я помню такие мелочи, но не могу вспомнить всего остального? Ведь я пришел на следующий день, да?

— Да.

Переулок Лазурный

У меня было много работы, и я должна ее делать, потому что деньги на пределе нуля. Еще немного и у меня не будет чем платить за еду и проезд, не то что за аренду своей квартиры и квартиры Эльсы. Но все я отложила на ночь. Потому что день хотела провести во Дворах, сначала в Печатнике, потом с Виктором — он говорил о сюрпризе.

После встречи с Тимуром появилась уверенность, что все задуманное — получится, искомое — найдется, память — восстановится! Надежда распахивала мне за спиной невидимые крылья и превращала в невозможную — обычную жизнь, где надо сидеть за компьютером и тупо — работать.

В Печатнике, когда меня пропустили внутрь и оставили с инструкцией по отбору кулинарных рецептов, я увидела Ефима Фимыча.

— Здравствуй, родная! — Он распахнул объятия, крепко меня обнял и весь засиял. — А я тоже тут утреннюю смену дежурю. Я сегодня киоскер. Надоело немного дома сидеть, да и Виктория моя затеяла такую генеральную уборку, что гонит из каждого угла. Только мешаю. Заступлю после обеда.

В здании было прохладно. Во Дворах не царила такая жара, все цвело, как в мае. А тополя едва распустили зелень, но еще не завьюжили пухом. Ефим Фимыч был одет в брюки, сандалии, белую рубашку и шляпу — соломенную, загнутую по бокам на ковбойский манер. Чистой воды южанин в курортном городе.

— У нас Нюф ободрал кухонную дверь, представляешь? Как начинает темнеть после восьми, так весь дерганный становится, скулит, просится на улицу. Витя его стал на поводке выводить, а дома на кухне закрываем. Я думаю, у него отцовский инстинкт беспокойство включает. Может, взять одного щенка себе?

Я не успела никак прокомментировать, как он сам себе ответил:

— Нет, будет слишком тесно. Чем занимаешься?

— Рецептами.

На столе передо мной лежали тетрадные и блокнотные листы с подробными описаниями супов, горячих блюд и десертов. Я разбирала их только для того, чтобы улучить момент и пройти к карте.

— Я даже не сосчитаю, сколько моя супруга публиковалась в «Подворских вестях»! Занять тебя каким-нибудь историями, пока моя смена не подошла?

— Да, расскажите мне про Мосты?

— Ой… — не ожидал он и даже икнул. — Зачем?

— Чего я еще не знаю о пространствах старого Сиверска? И были ли те, кто уходил из Дворов, съезжав на континент, а не наоборот?

— Лучше бы не предлагал, — заметно смутился Ефим Фимыч и стал трогать поля своей шляпы. — Странные у тебя интересы и вопросы, милая…

Я смотрела выжидательно, а ему не хотелось ни врать, ни говорить правду. Бедолага не находил выхода.

— Э-э-э… Мосты это тоже пространства, маленькие и сквозные — похожие на наши переходы между Дворами. Ими пользуются люди со способностями и… как бы это… не благополучные что ли. Не так чтобы совсем плохие, с черными намерениями, а больше — изгои. Болтаются посерединке, ни здесь, ни там, только по Мостам и бегают. Откуда про такое узнала?

— Знакомую нашла, она и открыла.

— Не общайся с обочниками, Эльса. Не доведет это до добра, найдется кто-то на грани серого и черного, и скинет тебя в Колодец… тьфу-тьфу!

— Так уходил кто?

— Уходил, — голос совсем стал недовольным и слова стали затянутыми, — но таких мало. И не вспомнишь… Пустеют Дворы, вот печаль, по естественной убыли. Новых мало. Одна ты появилась, и то с переездом колеблешься. Беги оттуда. Не дом тебе там. Не тех знакомых себе находишь.

— Ефим Фимыч, а письма? Я недавно еще узнала, что не только телефоны, но и старые конверты в ходу. И даже можно переслать сообщение в мегаполис.

Он поморщился, затоптался на месте, в желании уйти поскорее от разговора и из комнаты. Но все же ответил:

— У нас не прижилось. Мы в Почтовом живем, но для такой корреспонденции нужны старые марки, а их можно достать исключительно из запечатанных почтовых отделений трущоб. Туда не ходим. Телефонов хватает.