Ветер гонит пепел (СИ)

Ярко вспыхнули руны, выбитые в камне портальной площадки, закрутилась темно-синяя воронка, дорога вела их обратно в княжества, именно в ту сторону, отсчитывая девять тысяч километров, указывал артефакт. Больше их никто не пришел провожать — ни Тамара, ни Мила. Скорее всего, им больше никогда не вернуться в вольные земли, впереди только кровь, много крови. Как сказал Фарат, который потихоньку привыкал к новому имени Павел: «Крови будет столько, что она омоет наши сапоги».

-- Кира, – позвала Тара, подняв руки, словно удерживала сам портал. – Глана сказала, что ты должна что-то сделать перед тем, как уйдете.

– Как только пройдем портал. Я не хочу, чтобы нас совершенно случайно размазало тонким слоем на пять тысяч километров.

Тара не знала, в чем дело, но верховная ведьма сказала, что именно такой ответ она получит.

– Прощайте, – крикнула она.

Игнат в ответ лишь махнул рукой, и Голем медленно въехал в воронку, унося пассажиров туда, где идет война и льется кровь. Желудок егеря рванулся вверх, но пока ему удавалось удерживать съеденный завтрак.

Мобиль выехал из портала в самом центре каменного круга с совершенно зеленым Игнатом за рулем. На этот раз егерь умудрился удержать все в себе, но крутило его жестко, зрение подводило, все расплывалось, и не было у него ифрита, который мог бы скоро привести его в чувство. Найдя в себе силы, он остановил Голема и уткнулся головой в руки, лежащие на руле, мир вокруг ходил ходуном. Потом все же оторвал голову и, сосредоточившись, как учил накануне Фарат, сам себе приказал: «Головокружение отступает, я совершенно здоров». Раньше он искал внутри себя Фарата, а теперь он искал умения, которые остались в нем от ифрита. Не прошло и минуты, как взгляд прояснился, только вот настроение лучше от этого не стало. В Големе он был один, остальные уже находились рядом с мобилем. Кира выставила слегка мерцающий щит, прикрывая Демидова, Павел стоял на колене, держа в руках его старую двенадцатую Ярку, Арина создала что-то боевое, но не закончила, держа его в сыром виде, секунда – и оно уйдет в цель.

Игнат посмотрел по сторонам и понял: тут случилась беда. В ноздри лез запах гари, к нему примешивался тяжелый запах крови. Снег, который выпал, похоже, недавно, стал черным, то там, то здесь попадались на глаза останки. Назвать телами то, что он видел, язык не поворачивался: нелюди основательно поработали.

Демидов взял свою новую винтовку и выбрался наружу, слабость еще была, но потихоньку сходила на нет. Каким-то образом он смог настроить свой организм и направить регенерацию, дарованную ему природой, в нужное русло.

– Да, комитета по встрече явно не будет, – заметил Павел своим хриплым голосом.

– Фарат, мне импонирует твой черный юмор, но не сейчас, – осадил его егерь, – тут жили наши друзья, сейчас лучше помолчать. Учись быть человечным, а то могут не простить.

Одержимый кивнул, причем, как показалось Игнату, не дежурно: он впитывал в себя все новое, словно губка.

Демидов уже окончательно пришел в себя и теперь не напоминал пьяного, у которого все вокруг вращается.

– Павел, попробуй нащупать живых.

Как Фарат ни сопротивлялся, Игнат настоял, чтобы теперь все обращались к нему по человеческому имени. Сам он спустился с каменной платформы. Ледок в луже хрустнул под ногой. Он был бурым: вода перемешалась с пролитой кровью, натекшей из разорванного тела, от которого осталась окровавленная куртка и обгрызенный ботинок с торчащей из него берцовой костью.

– Нет тут никого, – спустя минуту доложил Пашка. – Хотя подобие слабой жизни ощущается на постоялом дворе, где мы всегда останавливались. Но это больше напоминает раненого зверя.

– Двинули туда, – приказал Игнат. – Арина, давай за руль.

– А можно мне? – с преувеличенным энтузиазмом попросился бывший гвардеец. – Давно хотел покрутить баранку нашего мобиля.

– Садись, – стараясь держать в поле зрения как можно большую площадь, ответил Игнат, а сам подумал, что все же заметно, что его спутник не совсем человек. На магичек и на него обгоревшие развалины, пахнущие смертью Дорожного, в котором еще неделю назад они жили как гости, оказывали давящее депрессивное воздействие, печаль щемила сердце, злость и ненависть кипятили кровь и жаждали выхода в бою. А ифрит, находящийся в теле человека, ничего похожего не испытывал, и это бросалось в глаза.