Ветер и искры (сборник)

— Люблю конец весны, — негромко сказал Га-нор. — В моих землях к этому времени сходит снег, и тундра горит огнем. Сплошные цветы.

— Вот уж не думал, что тебя могут заинтересовать цветы, — по-доброму рассмеялся я.

Он улыбнулся и пояснил:

— Когда зима начинается с середины осени и снег валит, не переставая, любой яркой краске радуешься, как благословению Уга.

Я кивнул, признавая его правоту. Именно так со мной происходит после Брагун-Зана. Мы сидели на невысоком пригорке, смотрели на небольшое озерцо, по берегам которого уже начал появляться молодой тростник, и на шар медного солнца, медленно клонившийся к горизонту.

Лук и Юми были в лагере, расположенном у воды. Стражник возился с костром, вейя рыл себе нору на ночь. Мы не успели попасть в следующую деревню до темноты и, съехав с тракта, решили заночевать в лесу.

— Думаю, Шен сказал, куда и зачем я поехал?

Северянин задумчиво посмотрел на меня. Кивнул:

— Я знаю, за кем ты начал охоту. Но мы вряд ли сможем помочь. Проклятая — не обычный человек.

— Тогда ты должен понимать, насколько рискованно вам связываться со мной.

— Не более чем жить в этой стране. Мы рискуем каждый день. Все равно рано или поздно все воины окажутся в ледяных чертогах Уга. Так что нет смысла бояться.

— Но и подставлять свою голову без смысла тоже не стоит.

Вокруг его глаз собрались морщинки.

— Убийца детей — твоя. Я встречался с ней раньше и понимаю, что меч здесь бесполезен. Шанс есть лишь у стрелы. Мы не сможем сражаться с ней. Но пара мечей может помочь лучнику в дороге.

Здесь я был с ним совершенно согласен. Путешествие в одиночку по лихим дорогам — это игра с Бездной в пятнашки. Рано или поздно обязательно нарвешься.

Га-нор встал и, ничего не говоря, начал спускаться в лагерь. Я остался на месте, лениво щурясь и не желая ничего делать до тех пор, пока солнце не скроется за дубовой рощей.

Одиночество, вопреки мнению некоторых, — плохой спутник. Так что я был рад компании старых друзей. За дни путешествия в одиночку я не раз и не два отметил, как привык к людям, с которыми сражался плечом к плечу.

Порой я поражался самому себе, потому что чаще всех своих спутников вспоминал Тиф. Это было удивительно, но временами мне сильно не хватало ее колких замечаний и того чувства опасности, что частенько исходило от Убийцы Сориты. Тиа ал’Ланкарра была сильной личностью. И, побери меня тьма, иногда я начинал сомневаться, что она заслужила смерть. Но Проклятая проиграла и умерла вместе с Порком, в теле которого жила целый год. И теперь ее место там же, где Рована и Тальки, — в Бездне.

Когда последние лучи пронзили охряно-желтое небо, я вернулся в лагерь. Отчаянно зевающий Лук уже расстилал свой плащ и раскатывал одеяло. Юми столбиком сидел возле костра, наблюдая, как Га-нор подогревает купленное в таверне мясо.

— Есть не буду, — сказал я, вытаскивая одеяло. — Свою порцию завещаю Юми.

— Вот так, собака! — проникновенно сказал вейя.

Я в мгновение ока стал его самым лучшим другом.

Сквозь полудрему я слышал, как он восторженно пищит и чавкает, затем гремит котелком, а после уснул так глубоко, что больше не слышал возни непоседливого товарища Гбабака.

Я шел сквозь каштановую рощу по узкой ярко-оранжевой тропинке. Деревья, несмотря на то что были старыми, с изъязвленной серо-черной корой и многочисленными трещинами на стволе, цвели. Пышные свечи белых, словно морская пена, цветов почти скрывали за собой ярко-зеленые острозубчатые листья. Сквозь ветви пиками пробивались солнечные лучи, в них кружилась золотистая пыльца, а на каменных плитках, повинуясь дуновению ветра и движению ветвей, то появлялись, то исчезали солнечные зайчики.

На глаза то и дело попадались порхающие бабочки. От их ярко-голубых и лимонно-желтых крыльев пестрило в глазах. Где-то в кронах щебетали мухоловки. Им вторила одинокая малиновка. Веселый птичий перезвон делал это и без того умиротворенное место похожим на Счастливые сады.

Я услышал журчание маленького водопадика и увидел ажурный кованый мостик, перекинутый между берегов широкого ручья. Поток, голубой и прозрачный, срывался с лиловых, заросших белыми цветами скал и бежал куда-то вдаль, теряясь среди узловатых корней старых каштанов. Проигнорировав мост, я спустился к ручью, встал на плоские, почти утопающие в воде камни, втянул носом запах свежести и аромат неведомых цветов. Песчинки на дне сверкали золотом. Я сложил ладони лодочкой, зачерпнул воды и напился. У нее был удивительный, медовый привкус.

За мостом оранжевая тропинка расширилась. Ветви каштанов переплетались между собой, превращаясь в настоящую крышу над головой. Впереди появился просвет, я поспешил к нему, и тропка вывела меня на склон холма, плавно уходящий далеко-далеко вниз.