Ветер и меч

Можно было предположить, что она обставит свой уход так, чтобы произвести на зевак, вновь выползших на площадь, самое сильное впечатление. Но она не потрудилась этого сделать. Спустилась с помоста как-то боком, словно краб, и двинулась через площадь — грузная, темная, опираясь на посох, словно на костыль.

Она снова назвала меня Денницей. В устах горгоны нельзя счесть это лестью. В храме Змеиного Болота подобный символ Богини отсутствовал. Видимо, он казался им слишком близким Солнцу, а может, они вообще ненавидели «небесное воинство», как многие народы именуют звездный покров. Наверное, это Мормо и хотела подчеркнуть — мою чуждость, инородность их обычаям.

Ладно, как им угодно. В нашем храме изображение Утренней Звезды имеется. Горгоны вольны предполагать, что угодно. Я не обманывала Мормо. На освящении храма должны присутствовать жрицы и жрецы, представляющие все религиозные общины, оказавшиеся под моей властью. И атлантские тоже. В этом и заключалась, как намекала Мормо, главная трудность. Если бы приехала Ихет, препятствия удалось бы легко миновать, но…

Я чуть не выругалась от досады. В то, что Ихет замышляет предательство, как убеждала Митилена, верить не хотелось, но чудилось мне нечто иное. Что, ежели беременность, если она и впрямь имеет место, лишь предлог, чтобы устраниться от всяческих драк и склок, в особенности на религиозной почве? Ихет умна — и как раз поэтому брезглива. Ох, не зря напомнила она мне Поликсену! Та тоже предпочитала не замечать подлостей, творимых ее семейством, хотя сама в них не участвовала, боясь замараться.

Ничего хорошего обычно из такой чистоплотности не выходит. Но имею ли я право осуждать их? Разве во мне не было той же брезгливости, что ощущалась рядом с Хепри или в подземельях Змеиного Болота? И точно так же, как я думаю об Ихет или Поликсене, судят обо мне горгоны.

Придется плыть на Керне. Иначе тамошнее жречество решит, что я уклоняюсь от встречи с ними, что в общем-то, недалеко от правды. За все про все уйдет не меньше семи дней. Жаль, но раньше мне не управиться.

Я оглянулась, Архилох, переминаясь с ноги на ногу, ждал приказаний.

— Зови этих жалобщиков, если они еще не порешили друг друга где-нибудь за углом. Продолжим разбирательство.

Визит на Керне прошел менее тяжело, чем ожидалось. Митилена, как я и предполагала, настояла на том, чтобы меня сопровождать. Но, что удивительно, к ней присоединились Хтония, Кирена и Никта. Из находившихся на материке атлантов ко мне примкнули Сокар и Таавт, а плыли мы на «Крылатой» Нерета.

В порту нас встретила Анайя, которую Боевой Совет определил наблюдать за здешними делами. (Мелайна командовала гарнизоном в Салме, а Энно — в Ламисе, но им, разумеется, приходилось легче.) Она же позаботилась о лошадях для нас. На сей раз мы не заводили их на корабль. В городе Кирены я обычно ходила пешком, однако здесь от гавани до Дворца Справедливости проехала, пусть и шагом.

В этот приезд город Керне уже не казался мне таким чудом, как прежде. Он не стал менее красивым, планировка его улиц была безупречна, облицовка домов и прямизна дорог доведена до совершенства, но когда совершенство достигнуто, дальше двигаться не приходится, и в этом есть нечто мертвящее.

Город по ту сторону пролива по красоте не мог сравниться с этим, он был грязным, беспорядочным и суматошным, но, безусловно, живым.

Я посмотрела на Большую Пирамиду. На ее вершине курился дымок. Любопытно, какие жертвы принимает нынче Солнце вместо сердец преступников?

Расположившись во Дворце Справедливости, я послала гонца к главе жреческой коллегии. Но прежде него явилась Ихет. Одного взгляда на нее хватило, чтобы понять, пресловутая беременность — не уловка.

Ожидание ребенка на всех женщинах сказывается по-разному. Одним это лишь прибавляет красоты, силы и здоровья, другим — наоборот. Ихет переносила беременность очень тяжело. Несколько месяцев назад, когда она ездила с нами на переговоры, она хоть и страдала от усталости, умудрялась оставаться красивой и изящной. И я была поражена, увидев, как она изменилась. Ее тонкую кожу уродовали бурые пятна, на руках и лбу вздулись вены, ее мучила одышка, и ноги она переставляла с трудом. Конечно, ни о каких платьях из «тканого воздуха» не могло быть и речи. Ихет была в простой свободной одежде из тонкого льна.

Я выругала ее за то, что она в таком состоянии поспешила во дворец — могла бы прислать за мной, а не утруждаться. В ответ она неожиданно разрыдалась. Бывает и такое — женщины в тягости становятся плаксивыми и раздражительными, без видимых причин, точно мужчины. Пришлось успокаивать ее. Но даже когда она справилась со слезами, ясно было, что не стоит заводить с ней беседу о поездке на материк. Пусть бы Ихет и согласилась — не напрасно Ихи беспокоился об ее здоровье, ох, не напрасно!

Когда она вышла, Митилена попросила разрешения проводить Ихет до дома. Это тоже меня удивило. Либо болезненный вид Ихет смягчил сердце Митилены, либо… либо ее подозрительность простиралась настолько, что она желала проследить за Ихет.