Ветер и мошки

Бригада «скорой помощи» транспортировала Олежку с шиком, выгрузила, подняла в опустевшую после маминой смерти квартиру, расположила на диване. Соцслужба на первую пору обеспечила подгузниками. С Таней провели курс оказания первой помощи, рассказали, чем кормить, как массировать, как не допустить пролежней. Доктор-нейрофизиолог нашел ее в больнице и долго объяснял, что домашняя обстановка и внимание могут благотворно сказаться на состоянии Сизова, осколок хоть и повредил передний отдел мозга, но бывали случаи…

Таня кивала. Бывали.

Он все понимает, говорил доктор. Это большая удача. Спазматические мышечные реакции и речевая дисфункция, они, возможно, имеют временное явление. Вам надо твердо надеяться на это.

Таня надеялась.

Наш мозг, смотрел в Таню доктор маленькими глазами, инструмент во многом загадочный. Есть вероятность, что утраченные функции возьмут на себя неповрежденные участки, заново сформируются нейронные связи…

Сколько прошло? Два года, три?

Таня вздохнула. Нет, положительные сдвиги, конечно, есть, но они такие крохотные, что, наверное, всей жизни не хватит, чтобы добиться чего-то существенного. Зато в оттенках Олежкиного мычания она уже спец.

Таня осторожно высвободила плечо, но Олежек тут же проснулся.

— Мы?

— Я на работу, — сказала Таня. — Ты как?

— Мы.

— А суп?

— Мы-ы!

— Я тоже думаю, что «мы». Потерпишь до вечера?

— Мы.

— Давай я тебя уложу.

Таня опустила Олежку на диван, поправила клеенку, подбила подушку, чтобы Олежке было удобно поворачивать голову, накрыла легким покрывалом.

— Я скажу тете Зине, чтобы зашла часа через два.

— Мы.

— Ой, прости.

Таня вложила Олежке в левую руку пульт от телевизора. Тот вытянул губы.

— Что, и поцеловать?

— Мыа.

— Ясно.

Таня чмокнула лежащего в лоб. Олежек сморщил нос. Светлые глаза смеялись.

— Я тоже думаю, что все фигня, — сказала ему Таня. — Завтра вот курицу нам куплю, сделаю бульонище.

— Мы?

— Со щавелем, конечно. Куда ж без щавеля? Ну, все.

Она поднялась, перенесла табурет с миской на кухню, проверила, сколько еще супа осталось в кастрюле, и не удержалась — торопливо зачерпнула несколько ложек. Ф-фух, вот теперь хорошо! Теперь можно и на рынок.

Королевский суп!

Олежек в комнате сделал звук телевизора громче.

— О чем я хочу сказать? — прорезался голос Задорнова. — Мы — непобедимый народ. Хотите цитату? Никогда не воюйте с русскими. На любою вашу хитрость они ответят непредсказуемой глупостью. (Смех) Это не я, это еще Бисмарк сказал…

Таня наскоро подкрасила губы в прихожей, смотрясь на себя в зеркало. Вид и правда у нее был не совсем здоровый. С другой стороны, такое где-нибудь в девятнадцатом веке назвали бы томной бледностью. И все первые городские красавицы обзавидовались бы. Ах, ах, какой утонченный цвет лица. Свинцовые белила пользуете?

Она пощупала бок. Утихомирился, мерзавец? Ладно. Таня стянула резинку с волос, прошлась по ним расческой. Мужика бы тебе приличного, мысленно сказала она отражению. Рукастого и… и ногастого, в общем. Должны же быть где-то нормальные мужики. Я, честно, без запросов. Я всего лишь с «приварком». С Олежкой.

Таня присела застегнуть туфли и обнаружила, что забыла надеть юбку. В ретузах, конечно, тоже ничего, чуть ли не весь рынок стоит за столами в ретузах да спортивных штанах. Но в юбке как-то привычнее, что ли.

Она проскользнула в маленькую комнатку. Темно-синюю юбку из бельевого шкафа доставала как шпион — лишь бы не скрипнуть дверцей. Смотрит телевизор Олежка и пусть смотрит, не отвлекается.

Но в зал все же пришлось заглянуть.

— Все, я ушла, — сказала Таня, застегивая «молнию». — Тебе что-нибудь поправить? Воды принести?

— Мы, — коротко ответил Олежек.

Означало: «Иди уже».

— Тетя Зина через два часа. Я буду через пять.

— Мы.

Замок щелкнул. Прихватив мусорный мешок, полный обгаженных пеленок, Таня побежала по ступенькам. В конце пролета, как назло, подвернулась нога. Казалось бы, куда ты, куда? Выражать солидарность с ноющей спиной? Бунтовать вместе с поджелудочной? Дура. Дура!

Слезы так и полились. Ну что не так? Сколько уже надо меня испытывать, Боженька? Ты смерти моей хочешь? Таня заковыляла вниз, едва видя ступеньки сквозь слезы. Боль вспыхивала в ноге, сосредоточие ее находилось в голени. Гадство! Хоть ложись и помирай. Не понос, так золотуха. Сколько можно-то, сколько?

Она чуть не в голос прокричала вопрос. Остановилась, сжала перила так, что побелели пальцы. Ну! — обратилась она к Богу. Давай! Еще дом на меня обрушь, если я так провинилась. В чем только, скажи.

Где-то над головой тут же хрустнуло перекрытие, посыпалась пыль, и Таня закрыла глаза, в самом деле ожидая, что здание, распадаясь на обломки, похоронит ее под собой. Бесславный конец всех бед.

Но дом не рухнул. Таня подождала где-то с минуту, пока внизу не хлопнула подъездная дверь, и с усмешкой, боком, пошла со ступеньки на ступеньку. Боль в ноге еще вспыхивала, но слабо, обещая вскорости исчезнуть совсем.

— Испытываешь, да? Пользуешь втемную? — прошептала Таня, обращаясь к нарисованной на стене рожице. — Думаешь, мне мало?

Рожица скалила кривые, острые зубы. А в спину, наверное, даже показывала язык.