Ветер из Междуморья. Книга 1. Джай (СИ)

- А тебе, дядя, конь мой, стало быть, для разводу?

Возница глянул на него прищуренными глазами, хмыкнул:

- Ох и хитер же ваш брат! Ты вот как беньки свои разлепил, так я сразу понял, кто ты есть! А то за грязюкой ни волос ни пики не разглядишь, а очи такие токмо у междуморца можуть быть! Прав я али не прав?

- Если прав, дядя, то тебе всей вуривихи в твоей деревне не хватит, чтобы выманить у меня коня. Да и вообще, дернул тебя смарг со мною торговаться - я ж тебя как липку обдеру, даже если буду пьяным! Или ты мало о нашем междуморском брате слышал?

Позади раздалось сдавленное хихиканье монаха. Хозяин сник, почесал затылок, обмозговывая слова Джая: междуморцы и в самом деле слыли непревзойденными торгашами и хитрецами.

- Да... не настоящий ты междуморец... - Теперь мужик не был так уверен. - Вот, колесо мне в задницу, - не настоящий! Я слышал, что ваш брат могет бочку в себя влить - и не в одном глазу! А ты вот - наклюкался, что свин! Наделай мне в ухо ворона!

- А ну тормозни, дядя! - воскликнул Джай, заметив у дороги небольшой ручеек - шагов пять-семь шириной. Если они едут в деревню, что следует привести себя в благопристойный вид, прежде, чем являться перед людьми.

- Прр! Нашо то тебе, Чумазой?

- Погоди пару минут!

Джай ловко спрыгнул с телеги. В босые, непривычные к тому подошвы сразу же вонзились сотни мелких камушков. Он поморщился, пошел осторожнее, добрался, наконец, до ручейка, оказавшегося не глубже локтя, и принялся в нем плескаться, смывая, прежде всего, слой грязи с лица и волос. Гипок не должен стоить ему еще и репутации! А то все станут называть его на манер этого вот дядьки: "Чумазой".

Приведя себя немного в порядок, он вернулся к телеге, и, судя по кислому лицу мужика, у того не осталось сомнений, что он - междуморец: пепельно-серые волосы и черные глаза не дадут Джаю никого обмануть, разве что отпустить косу и всем показывать, что ты Одаренный...

- Ну, так ты на человека похож! Шоб тебе кукушка на голове кукушат вывела! Даже имя у тебя теперь спросить хочется! А спутники твои мовчат, воды у рота понабирали! Он, кажуть, сам представиться!

- Ты сам-то назовись! - Джай вновь занял свое место рядом с хозяином, отметив, что монах вовсе не в обиде, за то, что его прогнали - Скайси вытянулся во весь рост на сене, закинул руки за голову, его веснушчатое лицо выражало покой и блаженство.

- Так я ужо назывался, токмо ты все проспал, братец! Ладно, ладно. Повторюсь. Я Дишик-кузнец из Низинки - так, стало быть, деревня моя называется. А ты кто такой будешь?

- Я - Астри Масэнэсс из Междуморья! - рассмеялся Джай, и услышал хмыканье Адонаша и шепот Скайси: "Четырнадцать!".

- Чудное имечко... Ворона тебе в подмышку! Погодь... Мне отойти надо... До ветра схожу...

Теперь хозяин сошел с повозки, отходя к дороге, а Адонаш зло прошипел:

- Самое дурацкое имя из всех, какими ты когда-нибудь назывался!..

- Отчего же?

- А оттого, что его запомнить невозможно! Ты бы нас со Скайси пожалел, когда выдумываешь эти имена! Где ты их только берешь?

- Из ветра выхватываю!

Адонаш сплюнул.

- Ты же захочешь, чтобы мы тебя в деревне так называли при людях? Повтори, сожри тебя смарг! Как там? Аси Масталэс?

- Астри Масэнэсс. Астри Масэнэсс. И если тебя так уж злит, что я каждый раз выдумываю новое имя...

- Да, поверь, меня это злит!..

- То я так буду впредь называться. Так что - запоминай хорошенько: Астри Масэнэсс!

- Ловлю тебя на слове, Астри Масэнэсс! И если еще раз услышу что-нибудь другое...

- Ну шо, братки! Поехали! - вернулся Дишик-кузнец. - Нно-о-о! Давай, клячи, давай! А то на колбасу пущу! - он дернул поводья, стеганул их длинным концом одну из лошадок и затянул басистым гулким голосом:

А у нашей у Низинке бабы ладные,

И накормят, и напоють, и не жадные!

Токмо руки не тяги, куда не следует,

А не то их кулака ты отведаешь!

Кулаки у наших баб-то железные,

Знают это мужики наши местные,

А уж вы, чужеземцы - хилые,

Раз вас вдаришь и помрете, как милые!

От восхищения достоинствами Низинских женщин, с их воинственным характером, Дишик плавно перешел к описанию того, что видел перед собой на дороге или на обочине. В своей бесконечной песне он призвал всех окрестных птиц куда-нибудь ему нагадить, воспел невиданную красу всех былинок и травинок, сравнил стадо пасущихся овец с "небесными облачками с белыми завихрюльками", а одинокого быка, привязанного к колу и недобро поглядывающего на телегу, с захватчиком, который якобы угрожал когда-то их краю.

- Ты что, на ходу выдумываешь? - спросил Джай, припекающее солнце и монотонное пение хозяина его сморили, а места в телеге, чтобы прилечь, уже были заняты монахом и Адонашем.

- Шо? И не снилося тебе такого, менястрель? Сам-то не могишь так?

Джай пожал плечами: