Да нет! Он монах! Он еще не произнес последней клятвы, еще не получил всех откровений. Но все уже предрешено. Он монах! Или еще нет?.. Никогда раньше Скайси не думал над этим… так.
- Я… я… еще не произносил клятвы.
- Значит еще не монах! – звонко заключила Инель.
- Да нет… Инель… Понимаешь, я ведь… я ведь уйду… Уйду и больше не вернусь.
- И поэтому?.. – девушка посмотрела на него своими не по возрасту серьезными, синими-синими, как сама мудрость, глазами.
- Поэтому… - они понимали друг друга, не договаривая фразы. - Если… я… полюблю тебя, Инель… Я ведь не смогу вернуться…
- А вдруг сможешь? Если это твоя судьба? Вдруг?..
- Инель!.. – Скайси сжался в комок, пытаясь отстраниться от нее и, в то же время, истаивая от желания прижаться к ней… - Вот этого я и боюсь – сомнений! Сомнения – самый страшный враг веры. Я уже принял решение. Я начал путь и оглядываться мне нельзя. Понимаешь? Если оглянусь – все, я пропал… Я убегаю от тебя, потому что ты нравишься мне… очень нравишься… Наверное, такую девушку, как ты, я мог бы полюбить… Но мне нельзя. Нельзя. Понимаешь? Стоит оглянуться…
- Так и не оглядывайся, - вдруг рассмеялась она, - просто закрывай глаза.
- Я буду мучиться. Буду задавать себе вопросы – а правильный ли выбор я сделал?..
- А как иначе ты узнаешь, что выбор правильный, если вопросов себе не задашь? Если выбора нет – то это не выбор!
- Что ты такое говоришь, Инель? – Скайси почти испугался, уж слишком мудрые слова для деревенской девчонки.
- Думаешь, я совсем ничего не знаю? – обиделась девушка. – А вот и ошибаешься! Я знаю кое-что! Знаю! Вот у тетки Лайси муж! Он - такой как ты!
- Что?! – Скайси вздрогнул.
- Да. Лет десять назад он тоже ходил, как ты… лысый и с косичкой вот такой. Тетка Лайси рассказывала, да только ей никто не верил. А я… увидела и вспомнила. Он влюбился в нее. И передумал возвращаться в монастырь! Выбор у него был, и он выбрал.
Скайси задумался. Да, он слышал о таких, кто начал путь, но не окончил его, так и не вернувшись, чтобы продолжить служение. Но наставники никогда не осуждали их. «Служение их в другом, - говорили они, - Путь – это проверка, испытание не только твоей веры, но и твоего выбора. Верен ли он?»
- А вот ты, почему решил стать монахом?
- Я? – Скайси захлопал глазами. – Да… Не знаю… Решил…
- У тебя родители живы?
- Нет… Я сирота… Меня монахи вырастили.
- Вот видишь?
- Что вижу?
- Выбора у тебя не было! Как можно сделать выбор из двух дорог, если одну ты видишь, а другую – нет?
- Инель! Но!..
- Вот моя бабка Милиша всегда говорит: «Ты не спеши брать того гусака, что торговка держит в руках и расхваливает на все лады, вначале погляди, и на другого, того, который у нее в корзине». Ты другой жизни не знаешь.
- Инель! Если я тебя полюблю, то выбора уже не будет! Я ведь…
- Не сможешь забыть меня? Так?
- Так…
Она улыбнулась, мигом оказалась на нем сверху, обхватила крепко бедрами, чмокнула в губы, тут же вскочила и, уже будучи на лестнице, крикнула:
- Тогда выбирай, Скайси, выбирай! – и исчезла.
Брас
Брас гудел растревоженным ульем. Народ спешил на рынок, где, как обычно в пятый день недели, царила особо оживленная торговля. Окрестные селяне свезли сюда первые овощи, сыры, молоко, живую и забитую скотину, колбасы, копчености, семена для посева, изделия из лозы, рулоны домотканого льна, вышитые хозяйками сорочки и скатерти. Встревожено гоготали гуси, жалобно ревели коровы, деловито квохтали куры, а еще тонко и неприятно пищали утята, но чтобы услышать их писк нужно обладать слухом Джая. Где-то у покошенного забора в стороне от наибольшего скопления народа отчаянно лаял большой косматый пес, которого притащил на веревке на рынок какой-то пьянчужка, надеясь выторговать за псину искорку-другую. Люди не только не отставали от животных, но и превосходили их, наполняя площадь невероятным гомоном. Купцы бойко расхваливали диковинные ткани, бусы, браслеты, чаши и блюда, ковры, привезенные из самой Ары и изделия из дерева сот, или даже из прозрачного, как янтарь, Мицами. Шарлатаны вкрадчивыми, хорошо поставленными голосами предлагали погадать и рекламировали зелья, изготовленные якобы Целителями Силы в самом Городе Семи Огней. Женщины - брасские хозяйки, самозабвенно торговались, перекрикивая всех.