Ветер, кровь и серебро (СИ)

Поднявшись, она усадила Джеймса на кровать и присела рядом, положив руку ему на лоб — вроде не горячий… Она не знала, что сказать ему, о чём спросить, а он смотрел на неё так, будто чего-то ждал.

— Тебе было больно? Или страшно? — тихо спросила Кристина. — Ты что-нибудь чувствовал? Я беспокоюсь, милый…

— Немного страшно, — покачал головой Джеймс. — Я не знаю.

Внезапно она обнаружила, что сын начал чуть картавить, хотя раньше выговаривал звук «р» отлично, и внутри у неё всё похолодело. Лишь сейчас, после изгнания, она начала обнаруживать это влияние души Карпера на душу Джеймса, и это так пугало, вводило в ступор, что она не знала, куда себя деть. Да, её сын стал обычным ребёнком, хотя время ещё покажет, насколько сильно он изменился. По крайней мере, раньше она никогда не видела в его взгляде такого беспокойства, причём беспокойства не о себе. Пожалуй, это можно было бы назвать заботой — насколько вообще четырёхлетний ребёнок может ощущать желание заботиться?

— Не бойся, мой зайчонок, — сказала она, поглаживая его по плечу. — Теперь всё будет хорошо.

— А папа скоро вернётся? — вдруг спросил Джеймс, хотя до этого с тех пор, как Генрих уехал, он ни разу не спрашивал об этом. — Когда он вернётся, мама?

— Я… я не знаю, — честно ответила Кристина. Слова «давай не будем об этом» вызвали бы у него ещё больше вопросов, и она решила чуть соврать: — Наверное, скоро. Вот-вот наступит зима, а не может же он оставить нас, когда вокруг так холодно, правда?

Мальчик кивнул, и больше вопросов, к её облегчению, не последовало.

Они сидели молча несколько минут: Кристина внимательно изучала жесты сына, выражение его лица, его взгляд… И ничего больше её не пугало, ничего не вызывало опасений, раздражения или обиды. Таким же был взгляд у пятилетнего сына главной кухарки, который вечно бегал босиком и явно побаивался своего маленького господина. Так же вела себя четырёхлетняя дочь одного из молодых гвардейцев, который привёз в Эори свою семью. Все они были обычными детьми, и Кристина смотрела на них с завистью и сожалением, что её ребёнок не был таким, в то время как этот самый ребёнок то и дело норовил ударить или ущипнуть кого-то из них просто потому, что ему этого хотелось. Оставалось надеяться, что теперь такого не произойдёт и что Джеймс наконец-то найдёт себе друзей среди окружавшей его детворы.

— Мама, — вдруг позвал мальчик тоненьким, жалобным голоском. — Я кушать хочу.

И тогда Кристина впервые за весь день облегчённо, звонко и заливисто рассмеялась.

Глава 21

Грета, ловко перебирая и переплетая длинные золотистые пряди, делала Натали причёску. Та сидела на краю стула, сложив руки на коленях, и со стороны выглядела несколько опечаленной, но всё же Кристина заметила счастливый блеск в её глазах. Она знала о традициях, которые до сих пор соблюдались в крестьянских семьях: утром перед свадьбой, наряжаясь, невеста должна причитать и плакать из-за того, что прощается с семьёй и уходит в другую, что расстаётся со своей девичьей свободой и покидает любимых подруг. Натали, конечно, не причитала, хотя, возможно, будь её жених обычным крестьянским парнем, то и поплакала бы немного. Но благородным не пристало. Да и зачем причитать, если выходишь замуж по взаимной любви, причём этот брак резко возвысит тебя, подняв по сословной лестнице?

Кристина наблюдала за подругой со скрытой грустью. Немного болела душа от того, что ничего не будет уже так, как раньше, никогда не будет. Им уже не вернуть былой дружбы и любви — прошлая война уничтожила их, а новая поплясала на обломках. И Кристина прекрасно понимала, что этого уже не исправить. Оставалось лишь смириться и просто порадоваться за Натали, которая наконец нашла своё истинное счастье.

Кристина помнила её слова, сказанные несколько лун назад: девушка перестала чувствовать себя нужной, когда её госпожа вышла замуж. И сейчас она сама ощущала то же самое, но Натали винить не могла.

Молчание начинало тяготить, а она и не знала, что сказать ей.