Их светлая одежда, у одного бело-серая, с россыпью блестящей вышивки — та просвечивает в крохотных местах, которые еще не промочила насквозь кровь, замочив своим цветом — и у другого блекло-синяя, кровью пропитавшаяся на треть — вокруг рваной дыры на груди и под спиной, лежащей в луже крови.
Их волосы смешались, длинные, черные с синим отливом, заметным на прядках сверху, еще не промокших кровью, еще не начавшие покрываться подсыхающей коркой.
Одежда у них на груди — над сердцем — была разорвана. А плоть, под которой должно было скрываться сердце, окровавленная. У одного — выпуклая, у другого — на месте сердца зиял кровавый провал. Чуть поодаль, поверх куска стены, напоминавшего полупрозрачный, белоснежный кристалл, лежал окровавленный клочок, когда-то бывший чьей-то плотью. Да ошметки внутренностей, мелкие и покрупнее, валялись вокруг, в луже крови и вне ее. Двое мелких так и легли на останки стены, навечно размазавшись по ней.
Облака то дрожали, стягиваясь, то утончались, становясь светлее…
Двое мужчины лежали неподвижно. И кровь, когда-то бывшая вязкой и теплой жижей, уже покрывалась подсыхающей прохладной коркой…
Дул ветер, кое-где сдвигая или даже поднимая сияющие осколки стен — и, взмывая на миг, они блестели среди мрачных развалин, будто капли росы и опадали, будто слезы, на светлое вещество, почти везде плотным слоем скрывавшее землю…
Небо наконец-то разродилось снегом. Снежинки падали, медленно, грациозно, словно танцуя. На лице одного из лежащих они таяли, скатываясь каплями, будто слезы. На лице и теле другого мужчины они застывали, сохраняя все свои узорчатые грани и уголки…
Ветер вынес с неба на землю целое облако снега — оно взметнулось как будто нервно — и вскоре же покрыло искусственный слой, укрывавший землю. И еще он вынес девушку, кутающуюся в какие-то грязные, оборванные тряпки, небрежно связанные друг с другом. Тряпки разных цветов, разные по фактуре. Пестрым плащом или же одеялом они скрывали тонкие исцарапанные белые руки и озябшие плечи, ноги до колен. Одна из штанин ее была сорвана, открывая ногу, покрытую пупырышками от холода — там, где кожу не пересекали царапины, где синева от расползающихся кругов крови, застывшей под светлой кожей на месте сильных ушибов.
Она шла робко, шатаясь от усталости. Ветер преследовал ее, взметая края ее скверного покрывала, требовательно срывая их, будто хотел отобрать вовсе ее хлипкое убежище, вырвать из рук… Она едва шла.
Вот она застыла за этим углом стены, торчавшим вверх, высоко, словно кость мертвеца. Тяжело вздохнула. Долго стояла, прислонившись лбом к сверкавшей поверхности.
Ветер налетел на нее, затрепетали кроя ее одеяния. Выбились наружу длинные рыжие волосы — и огненным всполохом метнулись над сверкающей стеной, отражаясь игривыми бликами в ее поверхности. Волосы, местами спутанные, местами — слипшиеся от крови.
Она стояла так долго, замерев. И стояла бы еще дольше, но ветер вдруг на летел на нее, задумавшуюся или уснувшую, прячущую лицо возле холодной-холодной стены, сорвал ее самодельное тряпичное покрывало и единственного защитника его. Бросил вниз, прокатил, обрывая кое-где, об обломки и осколки стен, когда-то сверкавших наподобие огромных высоких кристаллов. И по низу — по искусственной земле катнул — за стену. И швырнул в лужу подсыхающей крови.
Она дернулась, отлепилась от стены. Прищурились заплаканные глаза, прячась от колючего ледяного снега. Отчаянно оглянулась, ища последнее теплое свое укрытие.
И не нашла. Шагнула было мимо, но что-то вдруг дернулось в ее лице. Застыли, будто опустев, ее глаза. Она смахнула новую полоску слез. И нервно оглянулась. Туда, за стену.
И улыбнулась, увидев неподвижное тело в светло-серой, побагровевшей одежде.
И… застыла, заметив второе.
Вдруг подалась вперед, вглядываясь.
И вдруг отчаянно закричала, обхватив голову.
Метнулась к ним.
Упала на колени возле того, чьей одежды блекло-синий цвет уже сложно было найти и отличить меж затверделой темнеющей крови.
Обильно слезы по щекам ее потекли. Дрожащие руки протянулись к его лицу. Коснулись его. Прислушались к ощущениям. И напугано замерли. И обессилено плечи ее опустились.
Шептали что-то губы, едва слышно. Дрожали ресницы. И тело ее от рыданий сотрясалось.
Так она сидела подле него долго. Не чувствуя затекших или уже онемевших ног. Дрожащая и растерзанная своим горем, внезапным, разбивающим глаза и душу вдребезги. Будто мир еще не ухнул, покуда шла она сюда. Будто в нем была еще надежда укрыться, хотя бы под ветхой накидкой из разноцветных кусочков ткани. Но теперь, когда она застыла возле него, казалось, что мир весь рухнул. Будто не осталось от мира уже ничего.
Падал снег. Кружился, если сумел избежать хоть на мгновения ветра. Врывался между обломков ветер. Вьюжная дымка скользила по искусственной, залепленной чем-то плотным земле.
Заметал снег тело, возле которого она рыдала. И меньше чуть, тая местами, еще медленнее закрывал тело, лежащее чуть поодаль.