Ветер над яром (сборник)

Поддаваясь внезапному порыву, доктор Кружкин сбросил полунатянутый халат и пошел, гордый. Никто не сказал ни слова: халат исчез, как и не было. Довольный неизвестно чем, Даня взял под руку Иваныча, каким-то фокусом уже оказавшегося облаченным, и пошел наверх, к “конуре”. Узнавали его буквально все, а так как народ и в самом деле попадался все больше уважающий, то уже на полдороге от всяких там “здрасьте” да “рад вас видеть” у вежливого Кружкина стала закипать кровь. Впрочем, может быть, что и желчь. Во всяком случае, терпежу у него хватило только до двери Чернина. Перед нею Даня заложил крутой вираж и влетел в приемную.

Секретарши не было, но взамен сидело трое “халатников”: один донимал телефон, другой — селектор, а третий возился с доселе невиданным прибором.

Даня ничего им не сказал, даже не поздоровался и проскочил в кабинет.

Самого Чернина не оказалось, но вокруг темно-вишневого стола для совещаний сидело шестеро — пять “халатов” и Сойер. Дым стоял коромыслом, а в приоткрытом шкафу светился экран телевизора, принимавшего передачи со спутниковых систем.

Разговор, прерванный с появлением Кружкина, шел на английском. Механически Даня отметил, что там речь шла о неожиданном повороте в дебатах по вопросу… Вопроса он не разобрал. Даня заметил, что и у Алекса, и у профессора напряженные и злые физиономии: судя по теням в подглазьях, ночь у обоих выпала бессонная. А еще заметил, что мгновенное раздражение бесцеремонным вторжением сменилось настороженным, даже испуганным ожиданием. Заметить-то заметил, но систематизировать не стал. Просто потянул со стола начатую пачку, закурил и только после этого, поздоровавшись, спросил Алекса:

— Ты уже в курсе, что там? — и указал на потолок.

— Я уже час здесь сижу, — виновато ответил Алекс по-русски. — Что там произошло?

— Ты что, здесь ночевал? — поинтересовался Даня.

— Точнее сказать, проводил ночь. Глаз не сомкнул. — И добавил быстро, почти скороговоркой: — Только прилег — понаехали, подняли, устроили промывку мозгов, заставили все время быть и держать в курсе — ну ты понимаешь. А в одиннадцать начнется большая конференция, уточняем позицию нашей делегации.

— Ясно, — бросил Даня, потер лоб, невольно вслушиваясь в трескотню телекомментаторов. — А за ночь ничего интересного?

— Да так, — ответил Сойер и тоже потер лоб, исполосованный ранними морщинами, — практически ничего нового. Да ты все прочтешь…

Видно было, что Алекс хочет сказать еще что-то, но его не очень устраивает публика, а повода смыться не находится. Общество откровенно не располагает, да и на столе рядом с седовласым джентльменом дипломатического вида лежит включенный диктофончик, очень чувствительная модель. На электронную игрушку Алекс смотрит особо неприязненно…

— Мне срочно надо тебе кое-что показать, — нагло и громко заявил Кружкин, — срочно. Я тут ночью… — не дожидаясь ответа, потянул Сойера за рукав к выходу. — Пойдем со мной.

Профессор Стьюарт поднялся с явным намерением удержать своего помощника, но Даня сказал веско:

— Всего пять минут, господа. Это в общих интересах. Весьма срочно… — и выволок Алекса за дверь.

“Халатники” в приемной, конечно же, уставились на них и рты поразевали. Но не зря же Даня провел в лабораториях полторы тысячи рабочих дней и ночей. Знал он место, куда даже комиссии Госпожнадзора не добраться.

Щитовая с пиратской эмблемой на двери, за нею, если бочком протиснуться между рядами ячеек, — еще дверь, безномерная и безэмблемная, ведущая в каморку, где уборщицы временами прячут швабры и веники, а электрики — инструмент.

Не комфорт, но вдвоем поместиться можно и даже раскрыть половинку окна и покурить.

— Так что произошло?

— О, нет, ты меня неправильно понял. Ничего такого не произошло. Но ты знаешь, все главное происходит вот здесь, — и он указал пальцем на висок. — Все по-прежнему, только мисс Тата, как мне кажется, на вас обижена. Я так понял. Но есть одна мысль, и я не могу не сказать тебе…