Ветер над яром (сборник)

Кривая улочка привела Гюнтера к маленькому одноэтажному домику с голубой штукатуркой, стиснутому двухэтажными, серого камня, домами. Сквозь единственную, большую, зеркально-чистую витрину просматривалось все помещение магазина с рядами обуви. По неброской надписи на стеклянной двери “Обувь госпожи Баркет” можно было предположить, что конкуренты у этого магазина в городе отсутствуют.

Гюнтер открыл дверь, звякнул колокольчик. На этот звон из подсобки вышла, очевидно, сама хозяйка магазина, невысокая полнеющая женщина в деловом джинсовом платье, с улыбкой на лице.

— Доброе утро, — воссияла она рекламной улыбкой губной помады и зубной пасты. — Желаете приобрести обувь? На какой сезон?

Взгляд ее скользнул по Гюнтеру и профессионально остановился на туфлях. Ему непроизвольно захотелось наступить самому себе на носок подранной котом туфли.

— Что у вас произошло? — не отрывая взгляда от обуви, спросила госпожа Баркет. Улыбка медленно покидала ее лицо.

— Да вот… За проволоку зацепился, — попытался объяснить Гюнтер, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Госпожа Баркет молчала, по-прежнему глядя на подранную туфлю. Улыбка окончательно покинула ее лицо.

— У вас не найдется пары легких летних туфель? — попытался вывести ее из прострации Гюнтер.

Госпожа Баркет наконец подняла голову. Взгляд неожиданно оказался холодным и испуганным.

— Выбирайте, — неприязненно сказала она.

Постоянно чувствуя на себе настороженный взгляд хозяйки магазина, Гюнтер нашел туфли, подобные своим, примерил.

— Я могу оставить старые туфли здесь?

— Нет-нет! — неожиданно быстро, даже испуганно выпалила госпожа Баркет. — Только не у меня! Забирайте с собой.

Гюнтер пожал плечами, сложил порванные туфли в коробку и достал деньги, чтобы расплатиться. Когда он протянул их, хозяйка магазина отступила от него.

— Положите возле кассы.

Гюнтер оставил деньги и, зажав коробку с обувью под мышкой, вышел из магазина. Сзади послышался звук поспешно захлопываемой двери и щелканье замка. Он оглянулся. Госпожа Баркет застыла за стеклянной дверью и круглыми неподвижными глазами смотрела на него.

Ощущая спиной ее взгляд, Гюнтер прошел до конца улицы, свернул в переулок. Здесь он остановился, открыл коробку и внимательно осмотрел порванную туфлю. Да, с проволокой он придумал не очень удачно — четыре глубокие борозды были похожи только на след от когтей. Пройдя по переулку метров сто, Гюнтер так и не обнаружил нигде урны. Тогда он зашел в первую же подворотню и опустил коробку с обувью в мусорный бак.

Часов пять, как и положено любознательному туристу, Гюнтер потратил на знакомство с южной половиной города. Глазея на достопримечательности, щелкая фотоаппаратом, короче, ведя себя глупо и настырно, он пытался приставать к редким прохожим с расспросами, но дальше односложных ответов, как пройти на какую-нибудь улицу, дело не шло. Прохожие избегали праздной болтовни. Не лучше дело обстояло и в барах, закусочных и магазинах. Конечно, не так, как у госпожи Баркет, но все же… Гораздо проще было бы предъявить удостоверение частного детектива и за соответствующее вознаграждение получить информацию. Но условие охотника связывало ему руки И все же кое-что Гюнтер выяснил, хотя “к делу о коте в мешке” это не относилось. Так, неожиданно для себя Гюнтер узнал, что город действительно посетила божья благодать. Конечно, он отнесся к этому скептически, но полностью сбрасывать со счетов не спешил, приняв к сведению. Что-то за этим скрывалось и, несомненно, сказывалось на жизни города, в чем он успел убедиться на самом деле. Но стоило Гюнтеру копнуть поглубже, пытаясь выявить истоки такого повышенного интереса горожан к мистике, как он наталкивался на глухую стену: собеседник замыкался, полностью обрывая все нити разговора.

Историю пришествия в Таунд “божьей благодати” поведал Гюнтеру хозяин пивного подвальчика, несомненно глубоко набожный человек — на полстены его заведения висело распятие с горящей под ним лампадкой. Рассказывал он красноречиво, с той задушевной отрешенной грустью, которая свойственна безоговорочно верующим людям. По его словам, о пришествии в город “божьей благодати” еще за неделю до ее посещения объявил с амвона преподобный отец Герх. Поздним пасмурным вечером тучи над городом разбежались во все стороны, и на открывшемся небосводе святым знамением воссиял крест. В тот же момент в церкви сами собой зажглись свечи, под куполом запорхали херувимы, неземными голосами вознося песнь господу и осыпая верующих вечно живыми цветами из райского сада.

Хозяин пивной принес и показал Гюнтеру один из цветков, уже полгода стоявший в вазе без воды. На неискушенного в ботанике Гюнтера цветок произвел странное впечатление. Ничего подобного ему видеть не приходилось. Пять больших лилово-розовых лепестков на голом длинном стебле словно светились в полумраке подвальчика. Несомненно, цветок был живым, лепестки прохладными и бархатистыми, хотя ни пестика, ни тычинок не было, и от цветка до одурения несло ладаном.