Но все же нынешняя версия допотопного «противоминного» Гочкиса, пусть и чуть увеличенного калибра, нас спасла. Снаряд весом в килограмм — это как по две «лимонки» разом швырять в противника, да еще с такой скоростью, что можно пробивать борта и сбивать снасти, так что недооценивать его не следует. Удивило, как ни странно, немного то, что снаряжены боеприпасы тротилом. Почему-то от окружающего мира ждешь пироксилина в зарядах, а то и вовсе дымаря — все же паруса кругом и «винчестеры», хотя ничего сложного в тротиле нет — добудь толуол да обработай смесью кислот.
Пушка хранилась в ходовой рубке, в длинном деревянном сундуке, обшитом жестью, а во втором таком лежал боезапас, не такой уж большой, кстати. Я всего сто снарядов насчитал всех видов — и осколочных, и пристрелочных, и картечных трубок. Да, не крейсер это, не крейсер. Впрочем, пираты, что за нами гнались, вооружены были или точно такой же пушкой, или аналогичной. Все их преимущество было в скорости, маневре и численности, но никак не в артиллерии. С другой стороны, им нас захватить хотелось, а не топить. А вообще немного странно: от них следовало хотя бы пары пушек ожидать. Или я чего-то не знаю?
— Ну что, освоил нашу главную силу? — спросил подошедший моторист.
— Освоил, — кивнул я, защелкивая замки на пушечном ящике. — Ничего сложного нет. А часто приходится так вот отбиваться?
— Нет, ты что, — засмеялся он. — На моей памяти третий раз, а я в море уже лет двадцать, считай. В первый раз не повезло…
— В смысле? — переспросил я.
— Кофе будешь?
— Буду.
— Держи. — Он протянул мне кружку, в которой плескался горячий, густой как деготь черный напиток. Я и внимания не обратил, что он уже с двумя порциями ко мне пришел.
Мы отошли к борту, где и уселись прямо на палубу. Иван отставил свою кружку, раскурил небольшую сигару, после чего, отхлебнув кофе, заговорил:
— Я тогда на шхуне «Божье благословение» ходил. Хозяин у нас куда как набожный был, да попустил Господь все равно, прижали нас яхтой и шхуной в Кривом Проливе. Это туда, на восток, почти на самый рубеж турецкой территории, — пояснил он.
— А что занесло?
— Груз брали для поселенцев, вот с ним и вляпались, — ответил он. — Пытались отбиться, да куда там — прижали огнем, высадились на борт, ну и взяли всех. Но повезло: пираты оказались не ватажниками, которые в свободное от остальных дел время за добычей ходят, такими, как сейчас были, а настоящими, с Тортуги.
— Откуда? — переспросил я, решив, что ослышался.
— Тортуга, остров такой, на юг далеко, — пояснил он, махнув рукой, чтобы примерно показать, в какой тот стороне. — Не слыхал?
— Может, и слыхал, да не помню, — пожал я плечами, избегая высказывать мысли вслух.
— Ну да, верно, — вспомнил он о моей «беде». — В старом мире, говорят, был пиратский остров, ну и у нас кто-то так назвал. Сперва в шутку, а потом так и пошло-прилипло. Там бухты хорошие и меж островов фарватеры сложные, так что лихой народ там в укрытии. Там и турки, и христиане, и даже негры при них есть — в общем, всякой твари по паре. Ковчег Ноев.
— А чем они лучше? — несколько озадачился я.
— Тем, что ватажники пленных сразу на продажу увозят, а пираты настоящие — сперва на Тортугу, а потом уже там решают, кого куда, лишь бы выгодней, — ответил Иван. — Поэтому пленных оттуда выкупают частенько.
— Кто?
— Церковь деньги на это дело собирает, сбор специальный, «полонный». Вот и выкупают зачастую кого могут.
— А турок они в плен берут?
— Пираты-то? — переспросил Иван. — Берут. Им все равно, они отпетые, каждый с Тортуги давно вне закона, они себе на шею татуировку веревки делают — висельники, мол.
— Вешают?
— Если поймают — смерть сразу. Турки, например, акулам скармливают, причем с выдумкой — подвесят над водой за руки, так, чтобы только ступни в воде, и к каждой ноге по половинке рыбы привяжут. Ну акулы с пяток жрать и начинают. А дальше с ума сходят — и рвут остальное.
— Изобретательно, — поразился я, заодно и отметив для себя наличие такой радости теплых морей, как акулы.
— Ага, — кивнул Иван. — Франки их в воде по грудь вешают, чтобы петлю слабо затягивали и умирали дольше, а у нас просто топят с балластом на шее. Так заслужено все.
— А что говоришь, что на Тортугу в плен лучше? Чего-то я не понимаю…
— А надежда все же есть, — пояснил он. — Попало нас в плен шестеро — хозяин, шкипер и матросов четверо, из тех, что живы остались. Я среди них самым молодым был. В первый вечер они Петра, из матросов старшего, на костре сожгли. Принято у них так: из любой кучки пленных одного убивать, чтобы остальные боялись. А с хозяина выкуп затребовали. Ну и нас решили подержать, потому что до прихода церковной яхты, что выкуп за пленных возит, два месяца оставалось. Если бы дольше было, то продали бы туркам нас, а так им подождать проще было: деньги сами приплывут.
— Выкуп прямо туда возят? — удивился я.