— Противник вооружен однозарядками с дымарем, — продолжал Иван. — Не все, но с половину мужчин — туркам спасибо, это они подкидывают. Есть револьверы, есть несколько винтовок нормальных, но в общем — против нас они слабы. Боевого порядка нет, однако расслабляться при этом не надо: там каждый охотник с рождения, так что в лесу они как лешие — поди найди и поди не напорись на пулю. Смотреть под ноги: ставят и ловушки, и самострелы, и ямы копают.
Из форта в город никого не выпускали, даже местных. Думаю, для того чтобы кто-то, приняв на грудь, не проболтался о плане. А может, и просто не хотели, чтобы воинство с утра похмельем маялось, что более вероятно.
Поскольку делать было нечего, отбился я как можно раньше, завалившись на скрипучую кровать с пружинной сеткой. Хоть высплюсь, по крайней мере. И уснул, как провалился, практически моментально, без снов и любых беспокойств.
Подъем объявили в четыре утра, так что я себя похвалил за то, что не стал с вечера засиживаться, — выспался. Подхватился с койки, оделся, побежал к умывальнику, возле которого быстро собиралась толпа. Опять себя похвалил, на этот раз уже за проворность: успел одним из первых. Завтрак все жевали без особого аппетита — еще не проснулись, — хоть готовила кухня форта хорошо, жаловаться грех.
В казарме потрошили тюки с боекомплектом, каждый норовил взять патронов побольше. Я тоже не отставал, догрузился к штатным двум сотням, так что рюкзак начал серьезно оттягивать плечи. Вес-то у патронов раза в два с чем-то больше, чем у наших «гвоздей» пять-сорок пять. Но три сотни патронов взял, помимо всего остального, в бумажных пачках, обмотанных нитками. Выдали всем по четыре гранаты, похожих на обрезки труб, с торчащими хвостиками запалов и кольцами на них. Ну вроде и нормально.
Еще и рассветать не начало, как наш отряд, выстроившись в колонну по два, прошел через город. За нами топали три мула, груженные всяким железом и ящиками, — отделение огневой поддержки, получается. Только шли с ними не трое, как Иван огласил нам численность расчета, а четверо. Ошибся, получается. За мулами шли еще пешие взводы из состава местного ополчения, а всего численность до роты доходила примерно.
Сапоги дружно топали по мостовой, иногда у кого-то звякало железо, все сосредоточенно молчали. Настроение было таким… чуть возбужденным и в то же время решительным. На войну ведь идем — теперь-то это стало ясно всем. Не на шхуне путешествуем к месту, а вот прямо построились — и пошли именно воевать.
Темно в городе, лишь редкие огни за стеклами домов, а на улицах так вообще хоть глаз выколи. Фонари здесь только в центре, а нас явно стараются по окраинам вести, мимо порта. Берегом склады да лабазы, а потом — просто каменистая дорога, ведущая сперва вдоль пляжа, а потом слегка поднимающаяся в гору.
Понемногу светать начало, уже привычное огромное солнце вставало из лохматых черных джунглей, раскинувшихся перед нами. Ночная прохлада быстро отступала, давая место привычному дневному зною. Мне еще подумалось, что в тот день, когда я попал сюда, в Москве царила грязная и мерзкая, ветреная, холодная весна. Та самая, которую я ненавидел примерно так же, как и московскую осень, ну разве совсем чуть-чуть поменьше. А тут — пожалуйста, курорт настоящий. Пусть подчас жара и зашкаливает — а все одно лучше, чем слякоть и холод. И цветет здесь все круглый год, и зелень кругом, и море теплое.
Не вовремя вроде бы пробило на мысли о климате, но это только кажется. Сейчас солнце взойдет окончательно, жара плитой перевернутой навалится сверху — вот и надо заранее себе объяснить, что все не так уж и плохо. Настрой другой получится, куда более конструктивный.
Винтовка чуть покачивается, пружиня, на брезентовом ремне, который я заранее подогнал так, чтобы можно было локоть враспор вставлять. В подсумках — патроны в обоймах, в ранце — в пачках. Под ремнями подвесной уже понемногу потеть начинаю, и не только я: у других на рубашках тоже пятна расплываются. Спина под ранцем тоже взмокнет скоро, даром что тот овчиной подбит. Но все равно лучше так. Не нравится — представь, что ты идешь по морозу под сорок и сопли в носу замерзают, — и сразу настроение исправится.
— Здравствуй, человек Божий, — послышалось справа от меня.
Обернулся — и обомлел от удивления: со мной в ногу брат Иоанн идет, улыбается чуть ехидно.
— И тебе здравствовать, — проявил я вежливость. — Какими судьбами?
— Служба такая, — ответил он. — Пойду с вашим отрядом.
Одет он не так, как там… в канцелярии, разумеется. Форма военная, как у солдат церковных, шляпа-панама, на плече, стволом вниз, «левер» под револьверный патрон висит, на поясе — револьвер. Те же рыжие сапоги и ремни, все как у вояк, только на уголках воротника кресты церковные.
Решив, что плевать на скрытность, любопытство куда сильнее, спросил, не удержался:
— А что за нужда с нами идти?