Ветер нагваля или Прощание с доном Хуаном

Мой двойник, оставаясь в теле, осторожно, тайком стал вышагивать куда-то глубже внутрь меня. Он стал вышагивать в любовь! На душе оттаяло, сделалось сладостно, умиленно, восторженно. Я стал пить небесный нектар. Во мне открылся поток ответной сердечной благодарности. Жизнь моя, судьба, как я благодарен вам, что вы открываете мне столько тайн! Господи, как мне ответить тебе за то, что ты спускаешь, осыпаешь меня несметными дарами, что ты дал мне великий смысл жизни! Бог, тебя так много, тебя бесконечно много, блаженство твоё неисчерпаемо! Моя жизнь стала великим захватывающим и бесконечно интересным духовным приключением и путешествием внутрь себя!

Незачем было что-то выдумывать, но я расфокусировал взгляд и «сел» на молитвенный звук — точка сборки сдвигалась! Этот звук, ритм действуют волшебным образом. Я обнаружил ключ к тайной позиции! А что творит полумрак! Я посмотрел на покойников. Стояло три гроба. Покачивающиеся блики теней от свеч, разреженные плотные клочки воздуха, насыщеные запахом и невидимым дымком ладана, трогали и будили лежащие тела, оживляя их лица. «Да они не умерли! — осенило меня. — Они просто спят. Они притворились умершими! Это такая игра. Эта жизнь такой абсурд, глупость и игра!» Один покойник стал недовольно морщить лоб, ему снится плохой и беспокойный сон. Другая старуха — усталое лицо — только что мирно заснула. Устала от жизни и заснула. «Живые покойнички—то!» — рявкнул мерзко кто-то над ухом (ну вот, без беса никак не обойтись. Он-то, подлец, и сдвигает точку сборки дальше).

Лица мертвецов в гробах явно меняли мимику. Контуры тел стали размытыми, они зашевелились. Пение, на котором я «сидел» стало гулким, раскатистым. Огни свеч насыщеннее, они росли, превращались в большие многоцветные шары, переливающиеся друг в друга. Молитвенный голос обратился резким и стал звенеть «по краям». И одновременно я увидел всю глупость и абсурдность происходящего, какие могут быть только в самом беспечном сне. Будто кто-то наверху навёл ручку настройки изображения и поменял перспективу восприятия. Я увидел, что от лежащих в гробах людей ничего не осталось: ни сознания, ни энергий, ни точек сборок. Они перестали быть людьми. Это были пустые грубые затвердевшие холодные оболочки. Двойники умерших остались в своих квартирах, а один даже был на прежней работе. Не было никакой разницы между тем, что безжизненным составом лежит в гробах, и самими гробами. Всё вместе правильнее было бы назвать вещью, предметами. А они, родственники умерших, стоящие подле, ещё живые люди, относились по инерции к покойникам очень серьёзно как к ещё живым. К ним, как к живым, они направляли всё своё внимание: печаль, молчаливые чувства потери и даже продолжающейся заботы(!), которая выражалась в бережном разглаживании складок похоронной материи. Парадоксальность, несоответствие, глупость и абсурдность такого отношения, чрезмерно торжественного внимания живых людей к уже неодушевлённым бесполезным и ненужным вещам достигло гротеска. Такое возможно только во сне! «Да, это и есть сон!» — осознал я. Я попал в сновидение наяву! И как часто бывает во сне, я не мог долго оставаться на одном месте. Всё во мне беспокойно задвигалось, и я сам пришёл в движение — движение из яви в сон жизни.

Я вышел из церкви и прошёл мимо нищих, стоящих с протянутыми руками. Они все притворялись, они играли роли нищих! Я полностью отдавал себе отчет, что нахожусь в привычном физическом обыденном мире, и в то же время был одновременно во сне. В сновидении наяву! Я ощущал и видел, что всё вокруг сон. Но и я сам себе снился! Свернул за угол дома недалеко от церкви и по инерции чуть не налетел на человека, которого мгновенно узнал. Он тоже был похож на просящего милостыню — держал руки чуть вытянутыми перед собой. Но он не просил. Он смотрел на руки, потом в сторону и снова на руки, взгляды наши встретились. Этим человеком был — я! Мой дубль! Это был я прошлый.

Какая-то очень быстрая свёрнутая эмоция—мысль на секунду застыла, потом подтолкнула меня к двойнику, чтобы его обнять. Пожалеть простить своё прошлое, отпустить навсегда. Это был порыв—прощение, порыв—грусть. Я начал движение, чтобы обнять самого себя прошлого и простить. Однако чувство очевидной смертельной опасности и риска в кладовой памяти запоздало начало шевеление. Из глубины подсознания пробились и стали коротко пульсировать сигналы — успеть быстро что-то вспомнить, прежде чем я обниму своего двойника…