Ветер нашей свободы

— Не заводись ты, — поднимает Серж руки в примирительном жесте. — Я вот о чем хотел поговорить.

По спине пробегает неприятный холодок. Тем временем, брат продолжает:

— Я не очень понял, с чем связан этот проект. Знаю только, что за него платят хорошие деньги плюс это отличный старт будущей карьере, на которую ты заслужила, как никто другой. Ты отлично знаешь, как сильно я тебя люблю и как поддерживаю.

— Знаю, потому что, если бы не ты, то мне никогда бы не удалось убедить родителей в правильности своего выбора будущей профессии. Мама до сих пор усиленно намекает, что великого фотографа из меня не выйдет, поэтому нужно, пока не поздно, получить высшее образование и устроиться на работу в какой-нибудь банк.

— Мелкая, забей, — смеется Серж. — Ты прекрасно понимаешь, почему мама так переживает. Она хочет, чтобы оба ее ребенка хорошо устроились в жизни и никогда не голодали. Это ее законное право — волноваться о нас. Главное, не сдавайся, потому что ты на самом деле талантливая. И, в конце концов, у тебя есть я — тот, кто всегда на твоей стороне.

— Спасибо тебе, — чувствую, что нежность и любовь к этому большому и серьезному мужчине, накрывает с головой. Если бы не брат, то никогда не смогла бы осуществить свою мечту.

— В общем, я вот о чем. Кир обмолвился, хотя сам был до конца не уверен, что фотографировать тебе придется каких — то маргинальных личностей. Это какой — то социальный проект?

Неожиданно для самой себя начинаю смеяться. Маргинальных личностей? Вообще Кир обалдел? Если сам ничего не знает, зачем говорит моему брату такую чушь?

— Ты Киру больше верь, он же такой хороший парень, — говорю, между приступами смеха.

— Не понял?

— Никаких маргинальных личностей я фотографировать не буду. Не нужно будет ходить по свалке, пить с кем-то сивуху, закусывая заплесневелым хлебом. Так же в круг моих обязанностей не будет входить посещение вытрезвителя, обезьянника и наливаек за углом. И, опережая твой вопрос, в наркопритон или бордель тоже не пойду.

— Точно? — с недоверием спрашивает Серж.

— А смысл мне тебе врать? — странно, что брат с такой легкостью поверил придурку Киру, но сомневается в моих словах. Когда в его глазах я успела так низко пасть, что он так себя ведет? И зачем Кир лезет?

— Ладно, но все равно тогда не пойму, что это за проект такой?

— Какая-то новая концептуальная идея, для ценителей фотоискусства, жаждущих узреть новые лица. Не моделей и светских львиц, а молодых людей, за которыми будущее.

— Звучит интригующе, — улыбается брат, допив, наконец, свое молоко. С тоской смотрю на плавающие в моей тарелке раскисшие хлопья — за разговорами совсем ничего не поела. Ну и черт с ним.

— Выглядеть должно, по идее, еще лучше.

— Ты уже знаешь, кого будешь фотографировать?

— Да, одного парня, — стараюсь говорить как можно увереннее, чтобы Серж не заподозрил, что я уже с этим парнем знакома и даже сидела с ним сегодня ночью на этой самой кухне.

— И кто он? — не пойму одного: что он от меня хочет?

— Если честно, я мало, что о нем знаю. Только то, что его зовут Филипп, и он ездит на мотоцикле.

— Будь осторожна, — просит Серж, а я понимаю, что никого ближе во всем мире у меня нет.

Серж как — то странно на меня смотрит. Не могу понять, что его тревожит, но он какой — то сам не свой.

— Тебе скоро на службу возвращаться?

— Уже завтра, — вздыхает Серж.

— Снова за тебя переживать буду.

— Не надо, — улыбается и гладит меня по голове. — Наша служба, конечно, и опасна и трудна, но не так часто меня хотят убить злобные наркобароны, как вам с мамой кажется.

Мы некоторое время сидим молча, но вдруг звонит мой телефон, который я забыла в комнате.

— Я принесу, кушай, — как будто это мерзкое месиво возможно вообще проглотить.

Поднимаюсь и на одной ноге прыгаю к мойке. Хорошо все — таки, что моя квартирка такая маленькая.

— Мелкая, тебе какой — то Филипп звонит, — брат возвращается в кухню и теперь, прищурившись, смотрит на меня.

Услышав его слова, вернее, одно слово "Филипп", роняю от неожиданности тарелку, она со звоном ударяется об пол, и содержимое разливается вокруг.

12. Шерлок

— Привет, Птичка.

— Снова это прозвище! — недовольно бурчит она, а мне весело. Агния так смешно сердится. Мне нравится провоцировать ее на эмоции: нервничая или смущаясь, она так очаровательна.

— Я поняла, что ты неисправим, Филин, — Птичка произносит мое прозвище нараспев, будто ласкает. У нее чертовски приятный голос: нежный, теплый. Хочется, чтобы она никогда не замолкала, а говорила и говорила. Да что же это за напасть такая? Будто мне шестнадцать, и Агния первая девушка, кого встретил. Детский сад какой-то, честное слово.

— Ну, кто не пытался, так и не смог меня изменить, — и это чистая правда. Ни ради кого я не стремился хоть как-то поменять себя, свой характер, привычки. Может быть, просто не повезло, а, может быть, я — бесчувственный чурбан, не способный любить.