Ветер нашей свободы

— Что-то девушка грустная такая, — спрашивает Роджер, присаживаясь рядом. Я благодарен ему за неожиданное вторжение потому, что это сможет ещё хоть ненадолго удержать Птичку в моём мире. — Наверное, оттого, что мы незнакомы еще. Роджер, — говорит рыжий и протягивает к ней свою широкую, как лопата, ладонь.

— Агния, — с улыбкой представляется Птичка и отвечает на рукопожатие. Ее рука такая крошечная по сравнению с ладонью одноглазого, что он с легкостью мог бы переломать ей все кости. Но на Птичкино счастье рыжий девушек не обижает.

— Какое чудесное имя, — искренне говорит Роджер. Он вообще патологически честный. Рыжий из тех, кому веришь безоговорочно и доверяешь с первого взгляда. — Как такую принцессу занесло в царство бензина, гаек и Бахуса? Нет, не говорите! Дайте угадаю. Филин вас украл и теперь под пытками заставляет любоваться нашими рожами? Если так, — наклоняется к ее уху и продолжает заговорщицким шепотом: — то подайте знак, мигните, и я быстро надеру ему зад! У меня с похитителями милых дам разговор короткий: яйца всмятку и все дела.

Вот только Роджер одним своим появлением может разрядить любую, даже самую напряженную, обстановку. Наверное, ему нужно было идти в парламентеры — большую бы карьеру сделал.

— Никто меня не похищал, — смеётся Птичка, а я чувствую, как она немного расслабляется.

— Неужели добровольно пришли сюда? — удивляется Роджер и начинает смеяться. — Слышал, вы тут фотографируете всех подряд, но не заметил, чтобы мою скромную персону запечатлели. Это дискриминация по одноглазому принципу?

Птичка улыбается и делает несколько снимков. Роджер доволен, как слон — он обожает быть в центре внимания.

— А почему вы ничего не пьёте? — спохватывается рыжий и встает, чтобы принести нам с Птичкой выпить. — Не порядок оставаться трезвыми в такой чудесный вечер.

Смотрю на ребят, которые расселись на старых покрышках вокруг импровизированного стола в противоположном углу. Удивительное дело, мне впервые за долгое время не хочется напиться в хлам, чтобы хоть на время отключить противный внутренний голос. То ли Птичка так на меня влияет, то ли просто не хочется.

— И часто вы так собираетесь? — спрашивает девушка.

— Хочешь спросить: часто ли мы напиваемся?

— И это тоже, — отвечает и краснеет. Но я не против этого вопроса. Что бы я ни говорил, о чем бы не предупреждал, мне нравится, что она интересуется мной.

— Можно было бы и реже.

И, черт возьми, это чистая правда. Я, как никто другой знающий, что такое алкоголизм и как он уродует души и тела людей, коверкает сознание и уничтожает человечность, сам пью часто и много. И надо бы остановиться, пока не поздно, но знать бы еще как.

— Не пей сегодня, — просит Птичка и робко дотрагивается до моей руки. — Тебе еще за руль сегодня садиться.

Странное дело: попроси меня об этом кто — то другой, — да тот же Арчи, — я бы рассмеялся этому человеку в лицо и еще быстрее напился. Но Птичка… Она так трогательно смотрит в глаза, так трепетно касается меня, что не могу игнорировать. Мне давно уже почти на всех наплевать, но сейчас хочется верить, что кому — то еще могу быть нужен.

— Не желаешь остаться? Скоро самое веселье начнется, — уговариваю, хотя на самом деле хочу схватить ее в охапку и унести отсюда куда подальше.

— Только если ненадолго, — тихо говорит Птичка и отводит в сторону глаза. Не могу понять, чего она смущается.

— А вот и пиво!

Роджер протягивает нам две запотевшие бутылки, радостно улыбаясь, и снова возвращается к ребятам. Такое чувство, что они намеренно не мешают, будто даже не смотрят в нашу сторону, хотя уверен, что любопытство плещется в каждом из друзей. Смотрю на то, как они спорят, пьют, веселятся и понимаю, что мне нравится быть тут с Птичкой и ни о чем не думать. Я так давно не отдыхал. Все время куда-то спешу, куда-то еду, с кем-то общаюсь. Жизнь похожа на бесконечный ярмарочный хоровод, но я сам так ее выстроил, чтобы оставалось как можно меньше времени о чем-то размышлять и задумываться. Наверное, потому и писать картины перестал, чтобы не оставаться наедине со своим внутренним миром, не копаться в душе, не обнажать ее. Однажды закрывшись от всех, очень сложно открываться вновь.

— Поможешь? — неуверенно протягивает мне бутылку, как будто сомневается в своем решении выпить пива. Мне не очень бы хотелось, чтобы она пила, потому что, если и раздражает меня что-то в этой жизни слишком сильно, то пьющие женщины. По многим причинам. — А то я не умею.

— Да девушке и не нужно этого уметь, — ухмыляюсь, но бутылку открываю. Мы люди посторонние, не имею права запрещать, если ей хочется выпить.

— А ты не пей, понял? — серьезно смотрит мне в глаза и отпивает янтарную жидкость. — Я своего мнения не изменила, и за руль тебе выпившим нельзя.

— Хорошо, не буду, — успокаиваю ее. — Да мне и не хочется.

Улыбаюсь, глядя, как она морщится после первого же глотка, но старается не показывать вида, что пиво — совсем не тот напиток, что ей по душе.

— Не нравится? Не мучай себя, если не хочешь пить.