Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры

Инга весь вечер что-то вырезала и клеила. Мальчик не виноват, что плохо видит, и дразнить его – гадко и несправедливо. Инга не могла вспомнить, что же такое она сделала для мальчика, но забыть то, что произошло потом, было нельзя. Она точно помнила, что привязала камушек и бросила очкарику свой подарок через форточку, потому что родители не разрешали ей гулять одной. Мальчик подобрал подарок, но не успел как следует разглядеть его.

– Эй, ты! У тебя там невеста, что ли?

Мальчишки высыпали на пятачок перед окном, как прыщи на лице подростка, – нежданно и неприятно, но неизбежно.

– Тили-тили тесто, жених и невеста! – заверещали звонкие голоса. Инга слезла с подоконника и осторожно выглянула из-за шторки.

– Что это у тебя?

Они принялись вырывать подарок Инги друг у друга из рук, пока один из них не ткнул пальцем в другого и не засмеялся:

– Пацаны, глядите, усы! Ну и рожа!

– На себя посмотри!

Мальчишки показывали друг на друга пальцами и хохотали. Каждая физиономия оказалась разукрашенной – то ли красками, то ли фломастерами. У самого старшего усы вышли роскошные, рыжие, гусарские, на пол-лица. У его дружка помладше – прямые и длинные, с точками на концах, как у мультяшного котенка. Еще один тер смешную козлиную бороденку. Никто не мог понять, когда и откуда взялись на их лицах рисунки. Насмеявшись, они принялись плевать на ладони и оттирать физиономии, но усы, усики и усища намертво въелись в кожу и не поддавались ни на миллиметр. Мальчишки забыли про очкарика, терли лица песком и землей и, в конце концов, чумазые, вымазанные в грязи, понуро разбрелись в стороны, чертыхаясь. Когда пятачок под окном опустел, из-за трубы вылез очкарик, подобрал брошенный подарок Инги и подошел к окну. На его лице сияла щербатая улыбка.

– Девочка! Я знаю, это все ты! Спасибо! – крикнул он.

Потом к ним домой несколько раз приходили чужие родители, говорили, что не будут ругаться, только пусть Инга скажет, чем это нарисовано и как это стереть. Мама пожимала плечами и отвечала, что Инга не имеет к этому никакого отношения, что бы там ни говорил мальчик в очках. Она никогда ни о чем не спрашивала у дочери, но после этого случая из ее стола исчезли цветная бумага, фломастеры, клей, пластилин и ножницы. Мама никогда не покупала ей самоделок из картона и не ругала ее за тройки на уроках труда. Впрочем, у Инги совсем не было времени на кропотливые хобби, танцевальный кружок сменялся теннисной секцией, а вслед за ними теснили друг друга репетитор по английскому и музыкальная школа. Домой она попадала поздно вечером, а после ужина часто устраивалась на подоконнике в темной комнате и смотрела на трубу. Лишь однажды, перед восьмым марта, Инга уткнулась в мамин фартук и разревелась, потому что все девочки дарили мамам к празднику самодельные подарки, а она совсем ничего не умела. Тогда мама достала клубок толстых белых ниток и крючок, и с тех пор они часто вместе вязали перед телевизором и хором считали петли для парных салфеток. Спроси кто-нибудь у Инги, что такое «счастливое детство», она бы рассказала, как они с мамой спорили, сколько нужно сделать накидов, и как папа учил ее итальянскому, когда она тоже решила стать переводчицей. Ни с одним учителем ей не было так интересно и весело, как с отцом. И от него же она переняла привычку ругаться не по-русски. Он научил ее таким итальянским словам, о которых в университете предпочитают не упоминать.

Мама предлагала поменять квартиру с доплатой на другую, попросторнее и с видом получше, но отец ни в какую не соглашался. «Слишком много воспоминаний», – говорил он. Инга сейчас готова была с ним согласиться. Она бы тоже не стала ее продавать ни за какие деньги. В свое время ей тяжело было начинать самостоятельную жизнь в отдельной квартире. Первое время Инга никак не могла уснуть ночами, скучала по пестрому абажуру, цветочным обоям, взлохмаченному коврику у порога и ненавидела новый шкаф, потому что вещи в нем были не на своих родных местах.

Инге захотелось выключить свет, забраться с ногами на подоконник и представить, что все как раньше. Сейчас зайдет мама, снова будет ругаться, что она сидит в темноте, и позовет на чай с блинами и вареньем, и в комнату вместе с ней влетит облачко сизого блинного дыма. Неужели больше никогда-никогда не будет маминых идеально круглых блинчиков и по-домашнему сладкого клубничного варенья? Вот бы разрешить сейчас себе на секундочку вопреки здравому смыслу поверить, что они живы, и как легко бы сразу стало дышать! Она сглотнула, прогоняя подступивший к горлу комок. Уж чего-чего, а слезу из нее невозможно вышибить даже дубинкой.

Инга стряхнула оцепенение, умылась и тут же оглушила квартиру, уже привыкшую к тишине и покою, бурной деятельностью. Повсюду зажегся свет, забормотал телевизор. Вскоре квартира засверкала чистотой, а вещи узнали, что такое безупречный порядок – когда стаканчики в буфете стоят на одинаковом расстоянии друг от друга, а прихватки и кухонные полотенца выложены как на витрине магазина, хоть телевидение в гости приглашай, снимать передачу «Образцовые домохозяйки».