Ветер перемен

«В самом деле?» – усомнилась вдруг она. Неожиданно оказалось, что она не может вспомнить почти ничего о Мадейре. Она была зеленая, европейская, у Юджинии сложилось впечатление, как о чем-то швейцарском – пикник в горах на альпийском лугу, дикие цветы, сосновые иглы, скрип гнущихся ветвей. Она постаралась прервать впечатления, чтобы не перейти к балу у губернатора.

– Сэра Рэндала Джеффриса? Ну как же, мадам, – сказал Сурави, вытирая обильный пот с бровей, и тут же постарался уйти от дальнейших расспросов, протараторив заученной скороговоркой. – Не посмотреть ли нам на ожерелья «келадех», как их тут называют, – мы как раз проходим мимо этой лавки. Здесь они особенно хороши. Видите полумесяц – «нас аль камар» и серп луны – «хилаль»? Это великолепные образчики бедуинских украшений. Если хотите… – тараторил мистер Сурави, незаметно заталкивая Юджинию в глубину самой большой лавки на этой улице.

Юджиния попыталась изобразить благодарную улыбку и вежливое внимание, а вальяжно разлегшиеся на подушках торговцы уставились на нее широко раскрытыми глазами. С открытым лицом, одетая, несомненно, самым вызывающим образом – подчеркнутая талия, обтягивающий жакет, смелые, соблазнительные линии юбки, – Юджиния чувствовала себя совершенно голой и испытывала дурацкий страх, будто на продажу выставлены не драгоценности, а она сама.

– Нет, прошу вас, мистер Сурави… – пробормотала она, сумев наконец справиться с обрушившимся на нее потоком торговых штампов и рассказов о несравненных арабских украшениях… – Я бы хотела найти своего мужа.

Она чувствовала взгляды на пояснице, руках, бедрах, затылке. По коже забегали мурашки, напоминавшие чувство, возникавшее у нее на краю высокого обрыва или пропасти. В такие моменты ее руки становились холодными и влажными, и не от боязни высоты, и от сознания того, что может в любой момент туда прыгнуть.

– Какие же вы, американцы, романтики! Пара – водой не разольешь, – тут же вывернулся Сурави и переменил тему. – До чего же я завидую вам!

По мановению руки знающего свое дело мистера Сурави мужчины с голодными взглядами и разочарованный хозяин лавки были забыты.

Джордж решил облачить своих двух дочерей в арабские одежды. Девочки всматривались в крупную клетку чачвана и смеялись. В черных платьях им было жарко, как в печке, все равно как если бы они прятались в палатке. Но было весело и еще веселее было смотреть, какое удовольствие при этом получает их папа.

На сцену выступил Поль, его экипировали последним.

– Как вы думаете, лейтенант Браун? – громким голосом вопрошал Джордж, поворачивая сына во все стороны, чтобы его легче было рассмотреть. – Не повесить ли на бок кривую саблю, чтобы картина была полной?

Голос Джорджа требовал внимания, и все столпились около него, чтобы видеть, что еще он мог придумать.

– Или Уитни, как насчет тебя? Или доктор Дюплесси? Вам тоже кривую саблю? Или вы слишком скромны, ну конечно, я понимаю…

Джордж повернулся к зрителям. Он промаршировал с ними вдоль и поперек всей улицы, они охали и ахали и издавали все положенные в таких ситуациях звуки: комплимент по поводу одного решения, изумление с оттенком зависти по поводу другого. Две одинаковые вещи, три, еще одна накидка, еще шесть платков – похвалы и лесть лились потоком.

– А вы, миссис Дюплесси? Саблю для милой леди? Никогда не знаешь, когда она пригодится? Доктор Дюплесси такой человек, что его иногда нужно припугнуть.

– О, мистер Экстельм, вы говорите такие страшные вещи, – хихикнула миссис Дюплесси. Ей было безумно жарко, она буквально задыхалась, сердце колотилось, в груди появилось неприятное ощущение – уж не нарушено ли у нее кровообращение?

Миссис Дюплесси захотелось посидеть в тенечке и велеть слуге принести стакан холодного лимонада. Но потом она решила: нет. Если ей чего-нибудь и хочется, то это оказаться на корабле, удобно устроиться в шезлонге под тентом и заказать горячего чаю. Она снова передумала. Да, не холодного лимонада, а горячего чаю с бисквитами или, может быть, с миндальными пирожными. При мысли о божественных миндальных пирожных в животе у миссис Дюплесси громко заурчало. От воспоминания об их восхитительном миндальном запахе и хрустящей сладости у нее потекли слюнки, и она чуть было не упала в обморок.

– Боже мой! – сказала она. – Наверное, скоро время ленча!

Но деликатное напоминание, сделанное миссис Дюплесси, не попало в цель. Джордж был глух ко всему, кроме собственных желаний.