Ветер перемен

Их лошади замыкали процессию, а возглавлял ее, подобный картинке из волшебной сказки, растянувшийся караван Джорджа. Юджиния почти видела там паланкины и украшенные кистями зонты из дамаста и серебристого шелка. Ей даже показалось, что она слышит звуки труб и тамбуринов, зовущих правоверных к войне, но это скорее всего ветер, напомнила она себе. Ветер, песок и голоса людей и животных.

Детей поместили на верблюдах, у каждого верблюда спереди шагали по двое погонщиков, еще двое шли следом, по бокам каравана галопировали или гарцевали запасные лошади, ослы, мулы. Они шествовали сквозь легкую дымку из миллионов песчинок. Караван постепенно растянулся, каждый верблюд шел в своем темпе, который предпочитали его погонщики; день становился все жарче и безмолвнее, покой нарушался только тогда, когда какое-нибудь животное вздрагивало и пыталось укусить седока за болтающуюся ногу. По временам, можно было подумать из ниоткуда, вдруг появлялись люди. Они называли себя гидами и показывали обычный набор товаров: медные побрякушки, коврики или одеяла, а порой и тоненькие косточки, которые так сильно смахивали на человеческие, что просто не могли быть ничем иным.

– Молодой фараон, эфенди! – объяснили Джорджу. – Маленький принц. Цена только для вас, сэр, очень хорошая цена.

Юджиния двигалась, покачиваясь, вперед и все это видела и воспринимала, но только частичкой сознания: ее голова была занята другими мыслями. Лицо оставалось спокойным и безмятежным, но ум ее пребывал и совершенно ином состоянии, то поднимаясь по склону бархана, то спускаясь с него. Она размышляла о том, могут ли ее лицо и ум быть одним и тем же, может ли она, одаривая окружающих любезной и чарующей улыбкой, сделаться такой же беззаботной женщиной.

Караван рассыпался, перегруппировался. Иногда их задерживали собратья-паломники, порой они сбивались с шага и останавливались при виде возникающих перед их глазами отчетливых картин. Юджиния видела, как ее дети теснились вокруг отца, как их привлекало к нему его приподнятое настроение, но она наблюдала за ними из отдаления – она со своей маленькой лошадкой была сама по себе.

Она сохранит этот образ навсегда. Он будет возникать перед ней, когда корабль опять выйдет в море, и она будет стоять одна на палубе, он будет появляться перед ней посредине другого города и другого базара. Она будет видеть, как караван в Кайруан растягивается по пустыне. Она будет видеть его так, словно ангел поднял ее на своих неведомых крыльях: лошадей, верблюдов и мулов, мерно шагающих по белому песчаному пространству. С высоты птичьего полета пустыня представлялась ей широкой полосой бархатистого пляжа. Животные поднимали облака пыли, неуклонно приближаясь к святому городу. Вверх по барханам, вниз с барханов, снова и снова пересекая их бесконечные волны на пути к Кайруану.

Эта картина была безмолвной. Никто из погонщиков не бранил заупрямившегося верблюда; никто из детей не раскрыл рта; ни одному взрослому не приходило в голову заговорить. Не слышно было жужжания насекомых, не пела ни одна птица. Закутанные в вуали, тюрбаны и платки, люди смотрели прямо перед собой и не осмеливались заводить разговор.

Это безмолвие навсегда останется в памяти Юджинии. Безмолвие камня в глубине сердца пустыни.

ГЛАВА 9

Огден Бекман изо всех сил старался не заснуть. Он спустился в трюм проверить ящики и удостовериться, что никто не пытался их вскрыть, пока «Альседо» стоит в этой зловонной дыре Тунисе. Но жара взяла свое, и он решил растянуться в гамаке, предназначенном для бдения лейтенанта Брауна. «Только на минуточку, – сказал себе Бекман. – Только прийти в себя». Он чувствовал, что тяготится собственными габаритами, – то, что в Филадельфии считалось показателем силы и мощи, под палящим солнцем Северной Африки казалось громоздким и неуклюжим.

Бекман глубоко вздохнул и устроился в гамаке. В трюме было жарко и душно, гамак слегка покачивался, хотя «Альседо» был совершенно неподвижным, словно сел килем в песок. «С какой стати Тунис? – думал Бекман. – Зачем такая трата времени? Нам нужно двигаться к пункту назначения, а не растрачивать драгоценные дни на осмотр достопримечательностей!»

«Кроме того, – напомнил себе Бекман, теперь уже отпала необходимость скрываться. Что могут сделать наш знаменитый доктор со своей женой-каракатицей? Выпрыгнуть с корабля? Обидеться и отправиться восвояси? Или этот дуралей Уитни? Иди даже Юджиния? У них нет иного выбора, как смириться и плыть дальше: они все под колпаком у Турка. И вообще, черт побери, тому следовало быть жестче. Нужно было строго предписать Джорджу условия: «Перезаправиться, взять на борт все необходимое и снова вперед».