Ветер перемен

– Ну, тогда поторопись, сынок, – снова позвал Джордж с мокрого от росы балкона. – Нам лучше уйти до того, как проснется мама. Не будем будить спящего зверя. – Джордж хотел было рассмеяться собственной шутке, но это ему не удалось. Он нервно потер сзади шею, недоумевая, что это он раскричался. Похожий на коробку домик с опоясывающим его деревянным балконом напомнил ему об акустике, и вот уж чего ему было совсем не нужно, так это еще одной сцены с Юджинией.

– Он же еще совсем ребенок, Джордж! – кричала она вчера днем, совершенно не контролируя себя, словно никого, кроме них двоих, во всей Африке больше не существовало. – Я категорически отказываюсь отпускать…

– Он так и не повзрослеет, если останется, моя дорогая. Если будет по-твоему! – Вспоминая свой ответ, Джордж стер с лица пот. «Моя жена с таким же успехом могла быть торговкой рыбой, – подумал он. – Вот к чему привело ее хваленое воспитание. Скандальные перепалки с мужем – что может быть хуже?»

– Тебе все равно, что с Полем, жив он или мертв! Ты думаешь только о себе! – Слишком тяжело было вспоминать искаженное яростью лицо Юджинии. И Джордж бросил это занятие.

«К черту ее глаза, – сказал он себе, сжимая дрожащими холодными пальцами влажную спинку кресла. – Пошла она к черту… Будто бы мне наплевать на собственного сына!.. Разве я не доказал обратное?.. Привел «Альседо» в Африку вопреки распоряжениям отца, сделал крюк ради этой славной маленькой семейки, вместо того, чтобы…

А как ловко я разделался с Бекманом, – неожиданно напомнил себе Джордж, подогревая свой гнев. – Но Юджиния слишком глупа, чтобы понять, как мастерски я с ним управился…Бросил Бекмана на этом проклятом судне…

А вместо благодарности, вместо того, чтобы сказать: «О, Джордж, как вообще тебе это удалось?», вместо: «О, ты такой удивительный и смелый», – что вопит эта гнусная женщина? «Ты думаешь только о себе».

Вспоминая брошенные Юджинией обвинения, Джордж так разозлился, что вдруг резко шлепнул рукой по мокрым от росы перилам балкона и закричал громко, чтобы перебудить весь лагерь:

– Поль! Дружище! А ну, давай побыстрее!

К тому времени, когда экспедиция была собрана к выходу, взошло солнце. Большой поход. Важный день. Новые друзья Джорджа, белые охотники, Палмер, Дейвис и сэр Гарольд Чалмон-дели, ускакали верхом по дороге, как, впрочем, и лейтенант Браун с Уитни, в то время как Оливер Смайт-Берроуз ходил взад и вперед, проверяя и перепроверяя поклажу носильщиков, ящики с продовольствием, ружья и патроны. Даже двухнедельная охота требовала впечатляющего списка предметов первой необходимости. Каждый вечер – обязательно солидно поужинать, а бутылка золотистого вина не могла заменить рислинг или рислинг – бутылку бордо.

Но вина, консервированные фрукты и креветки заняли гораздо меньше места на спинах носильщиков, чем палатки для приготовления пищи, стирки и ночлега, закатанные в аккуратные тюки цвета хаки. Поль с благоговением смотрел вокруг, потом наклонился, чтобы поговорить с сайке, грумом, держащим за уздечку его пони с широкой спиной.

– Мы похожи на армию, правда, Вэдайжи? – спросил малыш, а сайке просто кивнул в знак согласия головой в тюрбане. Что бы ни сказал или ни сделал маленький американец – ему до этого нет никакого дела.

Юджиния появилась как раз в ту самую минуту, когда доктор Дюплесси завершал фотосъемку исторического события. Она стояла в отдалении, пытаясь мыслить здраво и аргументированно. «Джордж не может взять Поля, – рассуждала она, – не может. – Но не имела понятия, как остановить мужа. Рядом проскочил доктор Дюплесси и с гордым видом удалился в сторону мужской компании; прискакали Джинкс и Лиззи, сказали матери что-то невразумительное и убежали. Юджиния думала только о сыне. – Джордж не вправе это делать, – убеждала она себя. – Я не позволю. Не позволю».

Впервые в жизни Юджиния поняла, что ненавидит мужа. Даже во время его пьяных загулов, испорченных детских праздников и рождественских каникул она находила причины простить его. Она прикрывала его всяческими отговорками, пока сама не начинала в них верить. Брал верх расчет, поскольку, как рассуждала Юджиния, жизнь продолжается. И к тому же слишком многое ставилось на карту: благополучие детей, хорошая семья, ее собственная спокойная жизнь. Было проще замазать отрицательные стороны. Было проще смотреть в другом направлении.

Но что-то изменилось, и сейчас она ненавидела своего мужа. «Пусть уезжает и отправляется на тот свет, если сам этого так жаждет, – сказала она себе. – Но он не вправе забирать с собой моего сына». Юджиния рассуждала здраво и спокойно; она рассуждала о нем, как о совершенно чужом человеке.