Ветер перемен

Джинкс все-таки услышала это и немедленно передала Полю, для чего хорошенько ткнула его локтем в бок. Затем и он заметил леди Марину с ее зонтиком от солнца и большим кружевным капором, и у него округлились глаза, как только что у его старшего кузена. Юджиния подняла брови, тихо рассмеялась, но тут до нее дошло, что на нее смотрит Огден Бекман. Она стремительно отвернулась и занялась растрепавшимися на ветру волосами Лиззи, не слушая, что там было сказано после этого. «Бекман, да мы могли бы, – сказала она себе, – с таким же успехом пустить козла в огород».

Сэр Рэндал пытался отговорить Джорджа нанимать все повозки без разбору и все, что скопилось перед ним на берегу. С изяществом и юмором природного дипломата он объяснял, что столько повозок вряд ли смогут добраться до деревни Чопина. Горная дорога настолько узкая, что не сможет пропустить такой длинный караван, убеждал он Джорджа, показывая на верхушку Пико Руиво – самой высокой горы на острове. Когда они подойдут к вершине, там негде будет развернуться. И кроме того, он уже нанял надежных возниц. Они со своими лошадьми ожидают наготове, у них удобные экипажи, достаточно места для багажа.

Но Джордж был полон решимости. Он описал, что стюардам придется накрывать завтрак, что на случай плохой погоды понадобится дополнительная смена белья, а доктору Дюплесси нужно разместить его панорамную фотокамеру, которая одна займет полповозки.

Джордж расхаживал по песчаному пятачку, оглядывая будущую процессию, разговаривал с послом и через переводчика беседовал с возчиками. Те со своими лошадьми стояли, готовые тронуться в путь. Он внимательно разглядывал повозки, поглаживал каждое животное, оценивал возможности каждого из них, как и их хозяев. Он был в своей стихии. Он был принцем, инспектирующим свои войска, патриархом, заботящимся о нуждах своей семьи, он мог разговаривать с толпами, прогуливаться с королями. За ним было право первородства, это была его земля. Он Джордж Экстельм из Филадельфии.

Дети радостно следовали за отцом, восхищались лоснящимися теплыми лошадьми, яркими цветами – желтым, красным, малиновым, которыми сверкали все до единой повозки и от которых ярко вспыхивали спицы на колесах, стоило им только пошевелиться. Они пробовали ногами похожую на губку прибрежную почву, съезжали на ногах с маленьких холмиков и песчаных дюн. Поль кидался комочками песка, которые лопались, разлетаясь в сторону клубами мелкой пыли; Джинкс, нагнувшись, принялась искать раковины, а Лиззи страдала, выслушивая внутренний голос, твердивший: «Ты теперь молодая леди, тебе следует пойти и поздороваться», и другой, уговаривавший: «Наплюй на это! Лучше поиграем!»

После длительного ознакомительного обхода и бесчисленных, неразборчиво для него произнесенных на незнакомом языке уверений (Джорджу никогда прежде не приходилось слышать португальский – для его неподготовленных ушей он походил на смесь немецкого и чего-то неимоверно экзотического и в высшей степени странного) он принял решение нанять все повозки. Лейтенанту Брауну поручили организовать возвращение шлюпки к яхте, отправку на берег стюардов и потом остаться на корабле и ждать возвращения всей компании к вечеру. Поль был страшно огорчен, узнав, что его герой оставлен и не поедет с ними, но очень скоро забыл все свои огорчения. Он смотрел, как шлюпка поплыла обратно к судну. Шесть матросов налегли на весла, и лодка запрыгала по волнам – теперь на ней не было пассажиров и груза, из-за которых перед этим вода почти перехлестывала через борт. Шлюпка походила на детеныша дельфина, возвращавшегося к своей матери, которая намного больше него по размерам.

Потом взошло солнце, прорвалось сквозь облака и прогнало их, а вместе с ними и туман, и нависавшую над путешественниками угрозу затяжного дождя. Солнце было великолепно огромное, словно наряженное в торжественные доспехи, оно взирало на толпу, почтительные волны, лениво катившие от корабля к берегу, и пальмы, качавшие длинными острыми листьями на фоне светлеющего неба, и как будто говорило: «Следуйте за мной, я здесь хозяин».

Семейство Экстельмов со всей прислугой, супругами Дюплесси, Огденом Бекманом и Джефферсами устроилось на коврах, подушках и просто на плетеных сиденьях и при всем блеске начинающегося дня отправилось в путь.

Поль оглянулся на длинную процессию. Даже крестоносцы не могли выглядеть так великолепно.

«Дорогой отец» – писал Джордж ранним вечером того же дня. Он сидел в своем кабинете на затихшем корабле. Приезд, экскурсия, новые впечатления, непривычное чувство стоянки на якоре, по-видимому, всех утомили, и Джордж считал, что он остался единственной бодрствующей душой. Он откинулся в кресле, положил ноги на стол и перебирал в уме события дня (и свои успехи), отчего необычайно поднялись настроение и гордость за самого себя.