Ветер перемен

– Густав! Ты же знаешь, что я в этих вопросах никогда не ошибаюсь. Ты же помнишь, я уверена, что моя сестра – известный психолог. И я сама не раз получала благодарности от людей за умение заглядывать в глубь человеческой души.

Доктор Дюплесси вздохнул. Семейное пристрастие супруги к предсказанию будущего и раскрытию страданий в душах других людей было ее любимым аргументом. И это означало, что Джейн Дюплесси приняла решение.

– Ну, так что же ты хочешь, чтобы я сделал? – робко проговорил он.

– Вот что, вмешайся, вмешайся, что же еще. Боже мой, Густав, какие же вы тупицы, мужчины!

Огден Бекман также строил свои планы и все видел. «Это именно то, что мне нужно, – пытался он убедить себя, – именно так я и задумал. Какое мне дело? Это же ничего не значит. Пусть немного порезвится. В конце концов, она никуда от меня не уйдет. Один сегодняшний вечер ничего не меняет».

Бекман вновь прислушался к разговорам вокруг него. Заставил себя сосредоточиться, заставил себя не думать о Юджинии, забыть про Брауна. «Они все у меня в руках, – уговаривал он себя. – Командую парадом я». Эта фраза вызвала у него улыбку. Он любил остроумные слова, особенно когда они получались экспромтом. Он расплылся в улыбке и повернулся к маленькому человечку, стоявшему рядом с ним и тараторившему по-французски:

– …la compagnie de Monsieur Ford en Deerborn… Monsieur Morgan et la compagnie Mercantile Marine Internationale?..

Фамилии Форда и Моргана были ему знакомы, как и названия «Диборн» и «Меркантиль Марин», и он почувствовал, как у него, словно у кота, начинает выгибаться спина. Он рефлекторно среагировал на ситуацию, не переставая гадать, то ли из него хотят вытащить информацию, то ли это просто островная болтовня.

Упомянутые фамилии заставили его насторожиться. Они напомнили ему об эфемерности его независимого автономного существования в плывущем по океану царстве. Форд и Морган напомнили ему о вездесущем присутствии Турка, и Турок моментально вернул Бекмана на его место.

– Я не вправе сказать что-нибудь, джентльмены, – резко обрезал Бекман. – Мистер Экстельм, возможно, имел какие-то сделки с мистером Морганом касательно «Меркантиль Марин», но я не располагаю информацией. Что же касается автомобильного завода в Диборне, вы знаете столько же, сколько и я. Могу только сказать, что, по моему представлению, первоначальные инвестиции составили всего три тысячи долларов – американских.

Бекман решил переменить тактику. «Зуб за зуб, – сказал он себе. – Бери то, что тебе нужно. Остальное пусть достанется дьяволу. И кто знает, этим идиотам может быть известно что-то такое, что не известно мне».

– Впрочем, джентльмены, – начал он, – вы сможете просветить меня относительно нового бизнеса Круппа в Германии.

Бекман подождал, пока по собравшейся около него группе прожурчал перевод с пятого на десятое. Француз сказал шведу, тот спросил у русского, а этот в свою очередь повернулся к итальянцу, который наконец задал вопрос венгру. Всех объединял французский, язык дипломатии, а потому бизнеса, но разнообразие акцентов сделало слова такими же непонятными, как перекличка строителей Вавилонской башни.

– Германия! Фон Бюлов! Адмирал Типиц! – закричал Бекман, очень жалея, что не может добавить: «Крупп. Эссен. Военные заводы…»

Бекман разговаривал очень громко, и у него перехватывало горло. Он бросил взгляд на зеркальную стену, увидел в ней отражение Юджинии и Брауна и отвел глаза в сторону. «Турок не вел бы себя так, – где-то в подсознании подсказывал ему голос, – он умеет держать себя в руках, он выше и сильнее меня». Но Бекман терпеть не мог замечаний, и ему был неприятен голос, нашептывающий ему слова. Он заглушил его, заговорив еще громче:

– Фридрих Альфред Крупп! – рявкнул он. – В Эссене… сорок тысяч чертовых рабочих, живущих в «образцовых пролетарских условиях»… Только не говорите мне, что можно построить город рабочих и заставить весь мир делать вид, будто его не существует!

– Киль… Германия… «штапели»?.. – нашел в себе мужество поинтересоваться один перепуганный французик, но Бекман заорал:

– Какие там – стапели, идиот! Наплевать мне на стапели! Я хочу знать, что задумала семейка Круппов с этими замысловатыми домиками в Эссене?

Бекман едва не взорвался, увидев, какими бычьими, опущенными к полу глазами встретили его вопрос. Ему захотелось убраться с Мадейры, с яхты, вырваться из коварных объятий Турка. Ему захотелось быть где-нибудь в другом месте и совсем другим человеком. «Вы глупые, пустые хлыщи! – выходил из себя Бекман. – Надеюсь, крупповские пушки научат вас чему-нибудь».

Пока Бекман занимался с теми, кто представлял деловые интересы острова, и с теми, от которых кругами расходились политические сплетни и кто любил копаться в политическом навозе, Джордж стоял в окружении более благородных, но не менее любопытных слушателей. Он пытался сконцентрировать внимание на их вежливых вопросах (казалось, они зациклились на рузвельтовской кампании «завоевания доверия») и смотрел, как его жена легко и грациозно вальсирует по длинной комнате.