Ветер перемен (СИ)

Изувечился работник по вине работодателя? Изволь пенсион положить. Что должно было дополнительно стимулировать владельцев. Понятно, строгость законов в России традиционно компенсируется необязательностью их исполнения. Но Алексей был представителем не типичного российского чиновничества. Он придерживался тех взглядов, что законы можно бы и помягче, с определенными зонами свободы, да только исполнять неукоснительно. Применяя совершенно драконовские меры в случае манкирования. Отчего местные уже выли.

И на это кодекс отреагировали… раздраженно.

Не отмахнешься.

Нет, ну так-то да. Отмахнуться можно. Но ведь этот «упыренышь» узнает и всю кровь высосет. Это если сразу в бочку не полезешь, а признаешь вину. А если начнешь качать права — считай конец. Сожрет с говном и не подавиться. И что особенно ужасно, он обладал удивительной способностью именно узнавать. Пусть не сразу, но обязательно…

Видимо все эти мысли у Алексея на лице и отразились. Потому что Евдокия Федоровна фыркнула, глянув на сына. Было ясно — он бы и не поехал на эту встречу, если бы не получил от нее определенное удовольствие. И если его отец, Петр Алексеевич, славился своей тягой ко всякого рода сумасбродствам, вроде Всепьянейшего собора, то царевич, как заметила мать, испытывал особую какую-то противоестественную радость, когда осаживал власть предержащих. И чем выше был статус того, кого он осадил, тем лучше. Да, всегда по делу. Но… не заметить того удовольствия, с которым он гонял влиятельных персон она не могла. Да и не только она. Эту страсть царевича уже многие приметили…

— Я смотрю, ты прям доволен.

— Болен, мама. Болен. Я просто болен. Но в остальном — да, неплохо прошло. Жаль только отец артачится.

— В чем же?

— Ну смотри — налоговый и земельный кодекс ввели. Вот теперь начали вводить трудовой. А его подбиваю создать комиссию для продолжения, чтобы все законы державы так оформить — стройно, лаконично и взаимосвязанно. Отменив старые, дабы путанице положить конец. То есть, поступить так, как раньше делали Иван III и Иван IV со своими судебниками.

— Я слышала, что ты вообще отца пытаешься убедить написать, прости господи, конституцию.

— Да. А что такого?

— Этот документ будет ограничивать его власть.

— Так в одной из первых статей можно прямо написать что-то в духе: «Вся полнота власти принадлежит царю». А основное тело документа — это подробное описание государства. Как оно называется, как устроено и так далее. Этот документ просто очень удобен для пущего порядка и устроения.

— Сынок, ты просто голову отцу морочишь. — присев невдалеке на стуле, произнесла Евдокия Федоровна. — Кодексы, конституция… Откуда ты все это берешь? И главное — зачем?

— Затем, чтобы получился механизм. Видела автоматон? Вот такой же. Чтобы отец только приглядывал за ним да заводил время от времени. А не вот так — в ручном режиме всем руководил, бегая как на пожаре. Он не железный.

— Мы все не железные, — грустно произнесла мать. — Когда ты слег, я так переживала. И отец. Ты не подумай, что он бессердечный. Я сама видела, как он истово молился за твое выздоровление.

Алексей промолчал.

Единодушие, которого удалось добиться с отцом во время войны со шведами, потихоньку давало трещины. Он все сильнее старался влиять на родителя, а тому не нравились откровенно революционные взгляды сына. Пугающие. Непонятные. Чуждые. Из-за чего они чем дальше, тем больше начинались если не ругаться, то излишне активно спорить.

Выглядело это так себе.

Во всяком случае, как докладывала Миледи, тихие шепотки в среде аристократов пошли о том, что де — сын нарывается и вскоре может оказаться в опале. Алексей это и сам понимал. Но Петр, будучи продуктом своего времени, чудил. В понимании парня. Сильно чудил…

Среди прочего царевич по этой причине старался по возможности не лезть к отцу лишний раз. И «срывался» только в крайних случаях. Ну или когда это остро требовалось, чтобы предотвратить катастрофу. Однако и подобных вмешательств хватало…

Потихоньку их разговор перекочевал на лекарства.

У Алексея к началу этой тяжелой простуды, которая его едва не похоронила, имелась уже полсотни сотрудников в химической мастерской. Образно говоря. Приписанные к ней. Так-то они все были раскиданы по пяти малым объектам. Квалифицированных сотрудников, включая несколько переманенных из Европы молодых и перспективных ученых. Ну и около двух сотен тех, кто обеспечивал труд этих ребят. То есть, всяких слуг и помощников. Тоже не просто с улицы взятых, а мало-мальски чему-то обученные и с хорошей трудовой дисциплиной.

И тут он заболел.

Перепугался.

И отрефлексировал. Как мог. То есть, отложив почти все направления, бросил людей на лекарства. Он ими раньше то толком не занимался. Забылся. Потерялся. Так, наблюдал издалека, как собранная им группа при медицинском училище из травниц и знахарок что-то там делает. Но не более.

А тут приспичило.

Заодно, хоть и был он не вполне в кондиции, попытался вспомнить все, что смог. Не его тематика. Не его профиль. Но где-то на краю кругозора мелькало что-то занятное.