Ветер перемен (СИ)

Побледнели и заткнулись. Ибо это все не сулило ничего хорошего. Появление же Герасима вообще в Москве считали дурной приметой. Болтать он по известным причинам не любил. Танцы не уважал. Алкоголь пил крайне умеренно. И вообще — большую часть своей жизни самоотверженно посвящал службе. Буквально жил ей. Остальное же время, несмотря на свою любовь к Арине, был примерным семьянином. В связи с чем, его появление в каком-то доме почти всегда было по делам. А дела у него были такие себе… не слишком гуманные.

Вот и сейчас — все всё прекрасно поняли.

Мгновенно.

Где-то на уровне пятой точки, оценив обстановку. Даже быстрее, чем сознание успело сформулировать все во внятные мысли.

— Всем лежать! — рявкнул один из лейб-кирасир, повинуясь жесту командира, и пошла жара…

Уже через полчаса сотрудники полиции, которые ждали вызова у здания, начали паковать задержанных и наспех допрошенных. С собственноручно подписанными показаниями. На иногда помятой или еще более некондиционной бумаге. Прямо как в той песне пелось: «подписывать проще, вслепую, наощупь». Понятно, что до такого не доходило. Но сильно легче от этого задержанным не становилось…

Евдокия Федоровна откровенно бесновалась!

Да чего уж там? Она была практически в бешенстве!

Две трети издательства оказались арестованы и взяты под стражу. Пятеро при этом в бессознательном состоянии вывозились. Сразу к лекарям.

Остальных царица начала терзать, собрав совещание. Простое и крайне сложное одновременно. Потому как на нем был поднят вопрос: как жить дальше? Две трети сотрудников — это очень много. И никто за них работу не выполнит.

А сроки горят. И многое требовалось сделать уже вчера. Ведь издательство выпускало кроме «Ведомостей» и «Царского комсомольца» еще пять газет и дюжина журналов. За каждым был закреплен свой редактор, группа журналистов и внештатных консультантов, а также корректоров, граверов и прочих. Простые рядовые исполнители в основном не пострадали. А вот тех, кто все это дело двигал да шевелил увезли в тюрьму.

Новую.

Построенную недалеко от Таганской площади в ходе реконструкции столицы.

В плане — большой квадрат. Внешний контур — кирпичное четырехэтажное здание, не имеющее окон в стене, выходящей наружу. Ни одного. Отчего тюрьма напоминала своего рода крепость. Здесь располагались помещения администрации, охрана, хозяйственно-бытовые и прочие.

Внутри — внушительный двор с пятью корпусами: лазарет и тюремные блоки. Между внутренним и внешним контурами около ста метров. Пустых метров. Даже лошадей и фургоны требовали сразу ставить в ангары, чтобы ничто не мешало видимости. Единственное исключение — стена из колючей проволоки[1], охватывающая пять внутренних построек единой петлей.

Два КПП — один на въезде, второй в стене с колючей проволокой, размещаясь в оппозицию к первому. То есть, чтобы от одного КПП добраться до другого требовалось обогнуть полукруг по двору. Хорошо просматриваемому и освещаемому по ночам двору. Масляными фонарями.

Сами блоки делились на две неравные части. Три имели только крохотные одиночные камеры, а один — двух и четырехместные.

Зачем так? Элементарно. Алексей не планировал мариновать людей в тюрьме годами. Это было лишено смысла. И ничего кроме развития уголовной среды не несло.

Отца в подобном убеждать и не требовалось. В эти годы правительства еще не докатились до того, чтобы содержать великое множество «трудового балласта» за счет налогоплательщиков. Называя это гуманизмом, а не тем, чем подобное является на самом деле.

Да и даже если бы Алексей захотел устроить все так, как в XXI веке, у него все равно ничего не получилось бы. Просто не хватило ресурсов. Прежде всего человеческих. Ведь для подобных целей нужно содержать целую армию персонала…

В общем и в целом политика России тех лет в вопросах наказания была предельно простой. Если ты сделал действительно что-то плохое, то тебя либо отправляли на каторгу, либо казнили. В остальных случаях был предусмотрен штраф, конфискации, телесные наказания и общественные работы. Покамест Уголовный кодекс новый царевич еще не пропихнул. Но практики, описанные в нем, потихоньку вводили в практику.

Собственно одиночные камеры в таком количестве и требовались для всего этого. Чтобы можно было рассаживать задержанных и не давать им сговариваться. Четвертый корпус же предназначался для агентурной работы, через подсаживание провокаторов. На случай, если особо крепкие орешки попадались…

В Таганскую тюрьму, в одиночные камеры, и повезли сотрудников издательства полицейские. Чтобы вдумчиво с ними поработать дознавателям и следователям.

Но почти сразу выяснило — это тупик.

Просто тупик.

Мерзавцы? Да.

Гады? Не то слова.

Но работать то некому…