Ветер (Повесть о днях Василия Гулявина)

Визжала музыка, на эстраде жонглировал тарелками эксцентрик с красным носиком и в маленьком, набекрень надетом цилиндре.

– Слушайте, Рыбкин!.. Бросьте из гостя кишки выматывать. Ему с утра очертело. Веселиться надо! Дело – не волк! Смотрите на эстраду, поручик! Сейчас бабочка вылезет – загляденье!

Опять взвыли скрипки, и на эстраду легко выпорхнула из-за кулис пышная, розовая, почти совершенно обнаженная женщина в легком голубом газе, залитом сверкающими блестками.

– Смотрите!.. Смотрите! Бюст!.. А ножки? – шептал в ухо Василию разнежившийся полковник. – Не баба – пирожное! И скажу вам – недорога. Пятьсот целковых! Хотите – познакомлю?

Василий взглянул и уткнулся в тарелку, куда полковник наложил ему спаржи. Не знал, что делать со спаржей, и стал ловить ее вилкой.

– Что вы, батенька, делаете?.. Спаржу вилкой?.. Видно, здорово вам мисс Рози в поджилки ударила.

– Я этой штуки не ел! У нас не растет! – зло сказал Василий.

– Я и забыл! Вы ведь сибиряк! Ну, выпьем, голубчик, за тайгу – матушку, чтобы в ней все большевики передохли!

Допивая рюмку, услыхал Василий сбоку шуршание шелка, такое знакомое и дразнящее, что вспомнил Инну Владимировну, и резко повернулся.

Стояла у столика небольшого роста женщина в испанском костюме, с черной кружевной мантильей на плечах и цветами в волосах, худая и тонкая.

– Карменсита!.. Садитесь! – сказал, привстав, капитан Одоевцев.

Женщина легким движением расправила платье и опустилась на стул. Прищурила миндалевидные глаза и посмотрела на Гулявина.

– Новенький? Откуда достали? – процедила она гортанным голосом.

– Познакомьтесь. Поручик Волынский! Карменсита протянула тонкую руку для поцелуя, и Василий смущенно поцеловал.

Женщина блеснула глазами.

– Не надоело еще пить? Вот люди!.. Скоро вас в психическую отвезут?

– На наш век хватит, – ответил Одоевцев, – лишь бы в психической вас можно было найти, а там море по колено!

Она опять повернулась к Гулявину:

– Вы откуда? Из Сибири?.. Далеко! У вас лицо хорошее, не пропитое!..

Но прежде чем Василий ответил, у стола появился тоненький, очень красивый офицер в щегольской черкеске. Его встретили дружными возгласами:

– Князь!.. Душка!.. Откуда? Какими судьбами?

– С фронта только что… В отпуск.

– Садись, садись. Рассказывай!

Офицер сел против Карменситы и закурил.

– Что ж рассказывать?.. Особенного ничего!.. Скука! Вот разве в Тихорецкой удовольствие было, – выпуская дым из мягких розовых губ, сказал он неторопливо, приятно грассируя.

– Ну?

– Взяли мы ихний санитарный транспорт, а там девчонка, сестра милосердия. Завзятая большевичка! Из вагона по нашим шпарила. Но хорошенькая, как чертенок. Лет семнадцати. Ну, привели ее ко мне… Я говорю: «Жаль мне вас, мадемуазель, на тот свет отпустить такой юной и не познавшей высоких наслаждений нежной страсти». – «Я вас не понимаю», – говорит. Ну, я ей объяснил так, жестами. Так она мне в лицо плюнула. Ну, естественно, позвал казачков, приказал ее разоблачить, привязали к кровати, и через нее целый взвод пропустил. Познала в избытке.

Слушал Василий, и мутилось у него в голове от выпитой водки и злобы.

Крепко сжал в кармане браунинг, но, прежде чем успел слово сказать, поднялась Карменсита:

– До свиданья, господа! Я за одним столом с подлецом, который хвастается своей подлостью, не сижу.

Вскочил князь. Поднялись все офицеры. Встал и Василий. А князь перегнулся через стол и Карменсите:

– Возьми свои слова обратно… ты… девка!

– Подлец!

А князь из стакана в лицо ей вином.

Но не успел стакан поставить, как Василий с размаху всем кулаком ударил его по зубам.

Охнул князь и полетел под столик. Офицеры Гулявина за руки:

– Поручик!.. Поручик!.. Успокойтесь! Вырвался, красный и разъяренный.

– Лапы убери! Цыц… сволочи! Кадетня чертова! Всех расшибем! Кровь выпустим!

Кричал, уже сам не понимая что, и с силой бил кулаком по столу.

Сбегались люди от всех столиков на скандал.

Тогда вытащил Василий браунинг.

Кто-то крикнул:

– Обезоружьте!

– Обезоружить? Возьми! Попробуй! По пятеро на одну руку вашего брата, кадетской сволочи, уберу! Гады! И тогда всех покрыл догадавшийся голос:

– Большевик! Большевистский шпион! Держи!

Замелькали в руках револьверы.

Шагнул Василий к выходу. На дороге встало чье-то лицо, и в него, не целясь, в упор хватил Василий.

Грянули другие выстрелы, и как шилом ударило Василия в плечо.

Остановился и вспомнил:

– Что с вами по мелкоте возиться? Нате! Жрите!

Вырвал из кармана ручную гранату, дернул запал и, размахнувшись, швырнул, между расступившихся, в столпившуюся у стены кучку.

И сейчас же рвануло воздух раскатом грома, заволокло рыжим дымом; мгновенно погасло электричество. А Василий уже бежал к выходу, оттолкнул на пороге кого-то и очутился на улице.

Бешеный вихрь ударил ему в лицо холодом и пылью, и он бросился туда, навстречу ветру, повинуясь его зовущему родному, радостному вою.

Вдогонку с крыльца треснули выстрелы.

Со всех сторон бежали люди.

– Ловите! Стреляйте!.. Вон он!..

– Звоните коменданту!

– Конных!

Василий перебежал бульвар и выбежал в переулочек.