Ветер рвет паутину. Повесть

- То есть как это «ни к чему»? - вступил в разговор дядя Егор. - Ленька дело говорит, ты его слушай. Помнишь, я о руках как говорил? А все-таки голову на первое место поставил. Вот он и возьмется за твою голову, а я за руки. И сделаем мы, брат, из тебя мирового человека.

И дядя Егор прикусил свой ус.

- А через пару недель приедет профессор Сокольский, и меня, наверно, в клинику положат, - неохотно ответил я. - И вся моя учеба полетит, как будто ее и не было. Так что уж лучше и не начинать.

- Чепуха, - улыбнулся Ленька. - Никуда она не полетит. Начнем.

- Нет, не начнете, - резко поднимается с дивана мама. - Нечего мальчишке голову забивать. И без вашей школы проживем. Ему о душе думать надо, а не о школе.

- Вот как! - Дядя Егор распрямляется, становится даже как будто выше ростом и в упор смотрит на маму. - Ну, Анюта, знаешь, ты эти штучки брось! - грозно говорит он, раздувая усы. - Брось, понятно? Сама можешь хоть в бога верить, хоть в черта, а мальца мы тебе в обиду не дадим. Ему учиться надо. Разумеешь?

- Кто это «мы»? - вспыхивает мама. - Что это еще за хозяева над ним?

- Мы, советская власть, - чеканя каждое слово, говорит дядя Егор. - Нет такого закона, чтобы детей в секты вовлекать, жизнь им мутить. И не будет. И если тебе голову так заморочили, что ты ни о чем думать не хочешь, то мы о Сашке подумаем. А попробуешь ему учиться запретить, мы тебя, милая, быстро к порядку призовем. По всем советским законам. Ты это крепко запомни.

И он выходит, нервно покусывая ус. За ним, осторожно прикрыв дверь, выходит Ленька. Мама растерянно глядит им вслед.

Да, видно, здорово разозлился дядя Егор, если так резко заговорил с мамой. Раньше он с ней добрый был. Все о жизни толковал. Газеты приносил, радио сам починить брался, которое дядя Петя оборвал. Только мама его и слушать не хотела. Одно твердила: «У вас своя вера, у меня - своя». А теперь сразу притихла, как воды в рот набрала. Видно, надо было раньше ему с ней так вот поговорить - сурово да прямо. Может, ей бы это помогло. Сразу, небось, задумалась.

Я улыбаюсь, мне это нравится.

Назавтра Ленька притащил мне все учебники для седьмого класса, целую гору тетрадей и ручек. Дядя Егор на кухне оборудовал мастерскую - ладил доску, на которой я мог бы писать. Мама с ними не разговаривала. Она завернула в платок библию и ушла. Наверно, снова на моленье.

Я взял учебники и стал их рассматривать. Они были совсем новенькие и еще чуть-чуть вкусно пахли типографской краской. И мне так захотелось пойти завтра с ними в школу! Но все равно я был рад. Пусть дома, но и я начну учиться! По программе седьмого класса. Как все мои одногодки. Вот здорово!

Постукивая молотком и бормоча что-то про себя, дядя Егор прилаживал к моей кровати доску. Большие и такие на первый взгляд неуклюжие руки его были необычно проворны. Не глядя, он находил ими маленькие гайки, отвертку, клещи, наждачную бумагу. Он приделал рычаг, и доска стала подвижной; я мог легко придавать ей любой наклон. В ней была сделана жестяная держалка для чернильницы и для ручки, она легко снималась и устанавливалась, и когда я сказал, что у нас в санатории доски были гораздо хуже, дядя Егор довольно улыбнулся в усы и горделиво расправил их тыльной стороной ладони.

- Ну вот, Сашок, - сказал он, собирая инструменты, - дело сделано. Берись, брат, за науку. Очень, понимаешь, хочется нам, чтобы получился из тебя какой-нибудь профессор или там другой ученый человек. Скажем, доктор, например. Чтобы победил ты эту проклятую хворь, которая тебя к постели привязала, и всякую другую тоже.

Он вздохнул, ласково потрепал меня по плечу и ушел. А я еще долго не мог заснуть. Ворочался на постели и смотрел то на доску, приставленную к спинке кровати, то на стопку книг и тетрадей, темневшую на стуле, и думал о том, почему они так возятся со мной. Ведь никому из них: - ни тете Тане, ни дяде Егору, ни Леньке - я даже не родня. Мы всего-навсего их соседи. Они - наши соседи, а тетка Серафима - наша бывшая соседка. Только она хотела, чтобы я всем на свете перестал верить, чтобы ей одной верил. А они мне книги купили, тетради, о том, чтобы я учился дальше, думают. Они приходят ко мне и разговаривают со мной, как со взрослым, о самых разных делах - чужие люди, наши соседи. А чужие ли? Нет, не чужие. Это дядя Петя чужой. И тетка Серафима. А они - родные. Самые родные.

РЫЖИЙ И ЕГО КОМАНДА

Утром я проснулся раньше всех и первым делом распахнул окно. Тополь тут же забрался ко мне, чтобы поздороваться. Ночью прошел дождь, и на его листьях блестели капельки воды. Они градом сыпанули мне на лицо, на простыню, и я засмеялся. Небо, наверно, выгорело за лето - оно было блеклым и далеким-далеким. Солнце в упор било по стеклам, вымытым дождем, и дробилось, и плавилось в них, и на них было больно смотреть.