Ветер с Итиля

Солнце едва появилось из-за холмов, первые его лучи коснулись зарослей тростника, позолотили воду.

– Теперь ты всегда будешь со мной?

– Всегда, – Чупран звонко засмеялся и побежал, поднимая фонтаны брызг.

* * *

Алатор подошел к яме и с усмешкой заглянул в нее. Хазарин корчился в агонии. Все тело его сотрясали конвульсии, изо рта текла кровь. Глаза потеряли глубину, превратились в два зеркала, и зеркала эти уже отражали иной мир.

Алатор спустился в яму. Вынул засапожный нож и перерезал умирающему глотку, все-таки живая тварь, загнанную лошадь и ту добивают. Вытер окровавленный нож о вражью рубаху, выбившуюся из-под кольчуги.

У хазарина был полный колчан. Такого богатства Алатор оставить не мог. Хоть и нехорошо лишать поверженного врага оружия, дух его может прогневаться, Алатор перерезал ремень, перекинутый через плечо хазарина, и забрал «сокровище». Почти все стрелы оказались бронебойными.

– На вот тебе в дорогу. – Алатор порылся за пазухой и достал распластанную, окровавленную заячью тушку, положил на грудь хазарина (кровью зайца и была вымарана кольчуга), – подстрелить-то ты уже ничего не сможешь. Мне косой послужил, глядишь, и тебе пригодится…

Хоть и принес Алатор погребальную жертву, а было ему не по себе. Да и что это за жертва такая – заяц? Смех один. Всем известно, если забрать у воина оружие, то он не сможет справиться с врагами, подстерегающими его на небесной тропе, а значит, не попадет в Ирий, или как у них, у копченых, это называется, вечно останется на земле. Конечно, у хазарина оставалась сабля, но все знают, что без коня степняки не шибко горазды ею махать. Добрый меч этой фитюлиной ни в жисть не одолеешь, да и топор, пожалуй.

– Что же с тобой делать? – Алатор поскреб шлем. – Ведь, ей-ей, в упыря обернешься, будешь гоняться за мной. Ить, морда у тебя злодейская.

Не сомневаясь более, вой взмахнул несколько раз мечом, отсек ступни и кисти хазарину, выкинул из ямы. Потом вылез сам и забросил отрубленное подальше в лес. Лучше бы, конечно, сжечь, да огонь разводить нельзя – тати заметят.

– Авось, на культях не попрыгаешь, – ухмыльнулся вой, – хотя кто тебя знает.

Для пущей надежности Алатор срубил молоденькую осинку, наскоро очистил от веток, заострил и, немного поразмыслив, вогнал в горло супостату. Хотел в грудь, но она кольчужным доспехом прикрыта, а возиться времени нет. Ничего, и так сойдет!

Алатор забросал яму ветками и быстро пошел к схрону – дубу с дуплом. Достал из дупла налучье с луком и колчан. Вынул бесполезные охотничьи стрелы, спрятал в дупле, набил колчан трофейными.

– Вот теперь повоюем, – весело сказал Алатор, обращаясь к дубу. – А уж ты присмотри за моим добром, диденько. Я тебе, коли пособишь, богатые жертвы принесу. – Воин поклонился дубу и пошел в сторону хазар.

Нужно обойти их и взвести самострелы, чтобы ни один не ушел, да свору лютых из клети выпустить, ежели не подохли еще. Да нет, они живучие. Оголодали, это да, так то ж на пользу. Пущай рыщут, глядишь, набредут на кого, особенно если кровью где надо покропить… А уж берестяная фляга с протухшей бычьей кровью на этот случай припасена, средство доброе!

Впереди кричал пришлец, заманивал татей.

«Надо бы его выручить, – подумал Алатор, шагая по мокрой траве, – а то порешат, кто тогда лютых на татей натравит?.. Да и хлопец вроде справный, жаль, коли пропадет».

Глава 16, в которой Степан понимает, что среди воинских искусств умение лазать по деревьям – наипервейшее

Бежать в дождь по скользкому оврагу – занятие малоприятное, особенно когда за тобой гонится банда головорезов. Сердечко так и трехает. Ты то и дело падаешь, измазан как черт, руки изодраны, колени разбиты, щека рассечена веткой…

Но ты не чувствуешь боли, лишь страх. Страх – хуже всего. От него спирает дыхание, темнеет в глазах. Обычно он лежит, свернувшись кольцами в животе, дремлет. Пока ты силен, он не смеет высунуть раздвоенный язык. Но стоит засомневаться, лишь на миг потерять веру, как он примется жалить тебя, и яд мгновенно разнесется кровью. Он подождет, пока ты ослабнешь, ему незачем торопиться, а потом завладеет тобой. «Жить, жить, жить», – зашипит он, и ты станешь повторять за ним помертвевшими губами, как заклинание: «Жить, жить, жить». Твои глаза станут его глазами, твои мысли – его мыслями, и от тебя не останется ничего.

Овраг неожиданно закончился. Ругаясь на чем свет, Степан выполз наверх, перевернулся на спину, пошарил взглядом вокруг. Никого! Хотя пес его знает, что там, за деревьями.

Кажется, за прогалиной начинаются «минные поля», и, судя по тому, что даже в овраге припрятан самострел, разгуливать по ним не стоит.

«Что же остается? – подумал Степан. – Совершенно верно: воспользоваться советом Алатора – влезть на дерево и сидеть на ветке, как ворона. Хорошенькое занятие для здорового мужика, нечего сказать».