Ветер с океана

Он говорил с таким волнением, что поколебал радиста и штурмана. Шарутин пошел высматривать, нет ли поблизости судна… В локаторе временами, когда «Бирюза» повисала на гребне волны, мелькало пятнышко. Это не могла быть волна, отражения от волн появлялись беспорядочно в разных местах, а пятнышко повторялось в одном и том же месте. Но для траулера оно было слишком слабо, суда на экране локатора сияли массивными точками, это едва проступало на мерцающем поле экрана. Старпом сказал, что изображение — от шлюпки. Карнович не согласился: в такие волны шлюпку не обнаружить ни лучом, ни глазом. Капитан считал, что это изображение траулера, но глубоко осевшего в воду, — того самого, который терпел бедствие.

— Это он, надо идти к нему! — все больше волнуясь, твердил Карнович. — Доброхотов! Не сомневаюсь, что «Ладога». Она еще на плаву, ее можно спасти!

Приказав Потемкину держать максимальные обороты, а боцману готовить команду к выходу на палубу, Карнович повернул траулер на сближение с непонятным пятном на локаторе. Скоро стало ясно, что неизвестное судно еще имеет слабый ход, оно держало против бури, как и другие траулеры, но его относило сильнее, оно смещалось относительно остальных судов. И оно было дальше всех на севере, внизу на развертке локатора, на юге, юго-западе и юго-востоке, компактно сияли многочисленные точки флота, среди них выделялся массивный четырехугольник плавбазы, а это судно у самой границы обзора, милях в двадцати от «Бирюзы», одиноко боролось с бурей — «Бирюза» была к нему ближе всех. Так далеко на север, опережая остальных, выбегал лишь жадный на промысле Доброхотов — первым подбирать напуганные косяки.

Минута бежала за минутой. «Бирюза» шла лагом к буре — качка усилилась так, что не держась за предметы, нельзя было сделать и шагу. Карнович отрывался от локатора, только чтобы отдать новое распоряжение или раздраженно накричать на радиста, ни на минуту не снимавшего наушников: «Ты вроде старого кота, совсем мышей не ловишь!» Радист, молодой, старательный и обидчивый, еще крепче сжимал наушники — аварийные каналы в эфире были пусты.

Вскоре стало ясно, что пройдет не один час, прежде чем «Бирюза» приблизится к терпящему бедствие судну. Расстроенный Карнович посовещался с помощниками. Краснов указал, что трюмы приняли полный груз, траулер сидит тяжело, при таком низком надводном борте и хода большого не дать, и судно дополнительно нахлебывается волн — тоже многотонный груз, периодически осаживающий судно. Потемкин добавил, что танки заполнены пресной водой и горючим — еще, примерно, пятьдесят тонн, а каждая тонна уменьшает ход.

— Правильно, облегчить судно! — с воодушевлением подхватил Карнович. — До трюмов с рыбой нам сейчас и думать добраться нечего, но от жидких грузов мы может избавиться.

Осторожный Краснов считал, что откачать пресную воду из носовых танков надо, а на освобождение от горючего лучше испросить разрешения. Карнович запальчиво приказал опорожнить все танки, оставив лишь аварийные запасы — на спасение людей разрешения не требуется!

— Можете сами информировать флагмана, что понадобилось облегчить судно, — сказал он Краснову и пошел надевать штормовой костюм, спасательный нагрудник и страховой пояс с предохранительным линем, чтобы в полном снаряжении выскочить наружу, когда понадобиться.

Тонна за тонной горючее и пресная вода выбрасывались в море. Вскоре стало видно, что носовая часть траулера приподнимается, за ней стала приподниматься и палуба. Хоть и медленней, чем желалось, надводный борт увеличивался. Шарутин с прежним искусством маневрировал, не давая валам обрушиваться всей массой на палубу, рулевой лишь помогал штурману вращать штурвал.

Карнович с биноклем вышел на правое крыло мостика.

Это была подветренная сторона, нечто вроде мертвого пространства, уголок относительного спокойствия среди всеобщего беснования — ветер, разбиваясь о рубку и надстройки ботдека, в какой-то степени терял Мощь в этом крохотном уголке.

Закрепившись концом за поручни, Карнович пристроил к глазам бинокль. В оглушительно ревущей тьме была только белая вода, ничего, кроме ошалело несущейся, пенящейся, разъяренно белой воды. Волны догоняли и подбрасывали траулер, он взлетал вверх и падал вниз, даже сюда, на мостик, дошвыривались их пенные языки.

Когда траулер катился по склону волны, Карнович опускал бинокль, в яме между двумя валами высматривать было нечего. Чуть новая волна вздымала судно, Карнович хватался за бинокль. И в один из таких моментов — траулер вибрировал корпусом на гребне — Карнович увидел раздуваемый ветром огонь: от пламени отлетали, быстро погасая, красноватые язычки. Огонь пропал, когда «Бирюза» покатилась вниз, и вновь появился, когда траулер вскарабкался наверх. Ближе всего он походил на костер, и Карнович, приотворив дверь в рубку, прокричал:

— Впереди по курсу — сигнал бедствия! — И опять прихлопнул дверь.