Ветер с севера

— А теперь представь, что бы ты, дурак здоровенный, с этим делал, если бы я тебе отказала! — мстительно выговорила она и отвернулась от ошеломленного открывшимися перспективами Эристора.

* * *

На исходе февраля в большой дом Тир опять приехал Снорри из клана Белого лиса. Синеглазый и светловолосый, он шумно отряхивался от снега, которым его запорошила, быть может, последняя в этом году метель.

— Здравствуй, господин Снорри, — застенчиво приветствовала его Тир, и тот, прищурившись, смерил ее взглядом.

Она изменилась. И дело было не в том, что стал еще больше живот. Изменилось выражение глаз. Тир была счастлива. И что-то подсказывало, что причина этого в высоком черноволосом лесном, серьезно и настороженно смотревшем на гостя. Снорри встретил его взгляд. С минуту эльфы — лесной и снежный — изучали друг друга, словно испытывая. Тир занервничала и уже собиралась заговорить, когда Снорри шагнул вперед, протянув руку:

— Ну, здравствуй. Как хоть звать-то тебя?

— Эристор Дориат, — он ответил на рукопожатие.

— А я сосед этой красавицы, Снорри Белый лис. Каким ветром к нам?

— Встречным, — кривовато усмехаясь, ответил Эристор.

Снорри улыбнулся в ответ — так же криво — и перевел взгляд на Тир:

— Я так понимаю, что теперь-то уж мне точно ждать нечего, госпожа моя?

Та качнула головой, стрельнув счастливым взглядом на любимого.

— Жаль… Тот поцелуй я забуду не скоро… Не хмурься, Эристор Дориат. Он был ворованный, а не дареный. Когда свадьба?

— Весной. В моем доме на землях лесных.

— А как же малыш?

Эристор усмехнулся.

— Похоже, это будет не то пятое, не то шестое поколение признанных бастардов на семейном древе Дома Красного дуба. Видно, такова уж наследственность.

— И ты?

— И я. И дед, и прадед… Отец вот подсуетился — ему удалось родиться уже после свадьбы своих родителей. Правда, всего через три месяца.

— Так ты, значит, забираешь ее…

— Мы будем приезжать, правда?

— Как пожелаешь, госпожа моя. Девочка должна знать родину своей матери.

— Это будет мальчик.

— Хорошо, пусть мальчик, — примирительно проговорил Эристор, нежно обнимая Тир за плечи.

Снорри смотрел на них, и легкая печаль проступала на его лице:

— Я рад за тебя, госпожа моя. Надеюсь, вы проживете долгую и счастливую жизнь вместе. Любовь редкая птица. Храните ее, кормите сытно, поите сладко и… не держите на сквозняке.

— Спасибо, — Тир порывисто шагнула к Снорри и, сжав запястья его крупных рук, быстро поцеловала в уголок рта, а потом так же стремительно отошла.

— Этот дареный, господин Снорри.

— Ворованный был слаще, — смеясь, ответил тот, но потом, посерьезнев, закончил, — но этот дороже.

Снорри Белый Лис уехал на следующее утро, и снова дни в доме Тир потекли мимо неспешной чередой. Пришел первый месяц весны — звонкий капельник, а с ним и нервное ожидание скорых родов. Однако ребенок не спешил покидать материнскую утробу. Лишь в самом начале светлого и звонкого снегогона Тир, проснувшись среди ночи, поняла, что началось… Она встала и, стараясь не разбудить Эристора, пошла в комнату к Ане. Та проснулась от первого же прикосновения и, увидев над собой перепуганную госпожу, сразу поняла, в чем дело:

— Иди, ложись и ничего не бойся. А я сейчас.

Тир поплелась обратно, поддерживая отвердевший, напряженный живот. Ана же, наскоро одевшись и заколов волосы, отправилась будить себе помощниц и раздавать указания. Закончив все немудреные приготовления, она поспешила к госпоже. Та уже зажгла свечи и теперь лежала, откинувшись на подушки. Глаза ее стали совсем круглыми, на лбу сверкали мелкие бисеринки пота. Ана подошла и деловито ощупала живот.

— Еще не скоро, девочка моя. В первый раз все не быстро. Вот у меня… — и Ана завела длинный подробный рассказ о своих первых родах, потом о родах своей дочери, которая уже несколько лет как вышла замуж и жила в двух днях пути, потом…

Тир, краем уха ловя ее равномерный успокаивающий шепоток, больше прислушивалась к себе, с напряжением ожидая новую схватку. Ближе к утру приступы боли стали учащаться, почти не оставляя ей времени на отдых, а потом вдруг накатила такая нестерпимая волна, что Тир не сдержалась и, перебивая Ану, закричала, заметавшись по подушкам:

— Мама! Мамочка! — взывала она к той, которую никогда не знала.

— Что? Великий лес! — Эристор, как подброшенный, выскочил из своей кровати в чем мать родила и остановился посреди комнаты, озираясь, топорща островерхие ухи и тараща глаза.

Ана, с нескрываемым удовольствием оглядев его стати, вернулась взглядом к перепуганному лицу и, усмехаясь, посоветовала:

— Ты бы оделся, эль-до. На тебя, конечно, приятно посмотреть, но все же…

Эристор, смутившись, принялся напяливать штаны, но все никак не мог попасть во вторую штанину и смешно прыгал на одной ноге, при этом стараясь не отрывать встревоженного взгляда от Тир.

— Ты на штаны смотри, а не на нее, недотепа ты, недотепа! Того гляди, свалишься, нос разобьешь. Вот будет потеха!

— Тир, голубка моя, началось, да? — не обращая никакого внимания на колкости Аны, спрашивал Эристор.

— Мне так больно!

— Побыть с тобой?

— Нет. Уйди. Мне будет неловко.