Ветер с востока

В вагоне темно, только чуть тлеют угли в буржуйке. Холодно. Второй день вагон стоит на станции Луга. От пожилого немецкого солдата, который вчера вечером приносил нам еду и немного говорил по-русски, я узнала, что наши прорвали фронт под Старой Руссой и освободили Псков. По нему было видно, что этот немец был сильно напуган.

— Фройлян Дарья, — сказал он, беспокойно оглядываясь, — наша армия окружена, ваши взяли Псков и Дно. Я простой солдат, фройлян, и воевал с вами еще в ту войну. Фройлян Дарья, я… — в этот момент позади него раздались чьи-то шаги и немец, умолкнув, быстро сунул мне ведро с жидким супом и мешок с несколькими буханками черного хлеба. Дверь вагона-теплушки захлопнулась. Через тонкое дерево было слышно, как к первому подошел еще один немец. Я затихла, стараясь не дышать. В школе по немецкому языку у меня было только "хорошо" и "отлично". Живой разговор он, конечно, отличается от того, что нам преподавали, но немцев я все-таки понимала….

— Дай закурить, Курт, — сказал подошедший. — Ты должен мне еще две сигареты.

— Помню, Франц, — отозвался немец, который со мной разговаривал. — Держи пока одну. Давай скорее, пока Ворчун не видит.

Было слышно как чиркнула спичка. — О чем ты болтал с этой русской, Курт? — спросил Франц, очевидно сделав одну или две затяжки. — Неужели договорился с ней по-доброму? У меня давно не было женщины, так может ты и за меня замолвишь словечко? У меня есть одна надежно припрятанная железная корова…

— Заткнись Франц, — беззлобно ответил Курт. — Эта русская девочка так похожа на мою Лотхен…

— А ты у нас сентиментален, — засмеялся немец, которого звали Францем, — хотя, может ты и прав. Многие местные больше похожи на истинных арийцев, чем некоторые наши, например, этот засранец Петер.

— Да ну его, — ответил тот, которого звали Куртом, — лучше скажи, что нам сегодня сорока на хвосте принесла?

— Плохи наши дела, Курт, — Франц сплюнул, — прибежали наши, те, что успели унести ноги из Пскова. Сейчас этих парней допрашивают в ГФП, но наболтать всякого они успели…

— Ну, — нетерпеливо переспросил Курт.

Ответ Франца последовал так тихо, что я едва расслышала. — В Пскове не просто русские, Курт. В Пскове их танковый ОСНАЗ. Это тот самый, который расколошматил 11-ю армию, а потом мимоходом раздавил кампфгруппу быстроходного Гейнца. Начальство в панике, пакует чемоданы…

— Откуда они там взялись? — удивленно спросил Курт.

— А черт их знает! Парни говорят, что эти проклятые русские просто появились из темноты перед самым рассветом. Кто не успел убежать — был тут же убит. Это уже не те деревенские увальни, с которыми мы имели дело летом, — Франц сплюнул. — Ну ладно, пошли, а то Ворчун Шульц опять разорется. Лейтенант говорит, что у командования уже есть приказ — завтра утром расстрелять всех пленных и заложников, поджечь город, и отступать на север к основным силам. Против русских танков мы тут не продержимся и получаса. Так что я думаю, что зря все-таки мы принесли еду этим русским. Все равно утром их расстреляют…

— Это же дети, Франц, — ответил Курт. Честно говоря, этот пожилой дядечка нравился мне все больше и больше, несмотря на то, что он был немец.

— Это унтерменши! — убежденно сказал Франц. — Ты думаешь, что они принесут еду твоим детям, если и в самом деле когда-нибудь ворвутся в Рейх, как об этом кричит их пропаганда?

Что ответил Курт, я уже не слышала, потому что, подобрав свои ведра, немцы пошли дальше вдоль вагонов, и их голоса уже не были слышны.

Я села на пол. Зачем я их подслушивала? Не знаю, наверное просто женское любопытство и желание узнать хоть что-нибудь. Ведь немцы старались держать нас в полном неведении… Теперь я знала, что жить нам оставалось всего лишь до утра. Надежды, что придут наши и спасут, у нас не было никакой. Но комсомолка не должна предаваться отчаянию. До утра еще было время, а значит, оставалась и надежда…

Я собрала вокруг себя плачущих детей, как могла, успокоила их. Прижавшись друг к другу, мы постарались уснуть. Хорошо, что они не понимали того, о чем разговаривали немцы.

Проснулись мы глубокой ночью. Где-то совсем рядом шел бой. Стреляли не только из винтовок и пулеметов, но и из пушек, причем близко. При каждом таком выстреле старый вагон вздрагивал, и с потолка сыпалась какая-то труха. Случилось невероятное, нас вот-вот должны были освободить. И было бы совсем обидно погибнуть за минуту до спасения. Бабушка, темный человек, говорила, что бог помогает тому, кто сам стремится себе помочь.

— Мамочки! — взвизгнула я. — Дети, быстро на пол, под нары!

Едва только мы растянулись на холодных досках, как по вагону простучала пулеметная очередь — будто палкой провели по забору. Потом еще раз, и еще. Пули крошили доски примерно на уровне моего пояса. Если бы мы не легли на пол…

Взрыв снаряда где-то совсем рядом… Вагон качнуло, и мы услышали жуткий нечеловеческий вопль умирающего человека. Топот ног, ругань по-немецки, и где-то уже совсем неподалеку шум моторов и пулеметные очереди.