Ветер удачи

Сыто рыгая и лениво понося бурду некого Шайала, «от которой под утро неизбежно будет мучить изжога», сочейросы, поскрипывая кожаной амуницией, проследовали мимо проулка, где пряталась форани, и та, быть может впервые в жизни, задумалась над тем, почему люди стараются не попадаться на глаза городским стражникам, призванным якобы охранять их покой.

Для нее не было новостью, что селяне, ремесленники и даже купцы сторонятся сочейросов днем и всячески избегают ночью, но сейчас, после того как она сама поторопилась скрыться от них, точно преступница, это показалось ей довольно странным. И тотчас же девушке припомнились рассказы матушки Мутамак о бесчинствах императорских прислужников, которые будто бы запросто могли ворваться в любой дом, обобрать одинокого путника, а то и торговый караван. Истории эти не были, конечно же, предназначены для ушей знатной девицы, но Мутамак, как это сплошь и рядом случается с родителями и старыми слугами, не заметив, что Ильяс достигла возраста невесты, до сих пор продолжала относиться к ней словно к несмышленой крохе и болтала в ее присутствии безо всякого стеснения. Да и остальные слуги и рабы Газахлара не слишком таились от дочери хозяина, давным-давно усвоившей, что, ежели держать уши открытыми и не влезать в чужие разговоры, делая вид, будто они тебя совершенно не касаются, из них можно извлечь много интересного.

Выбравшись из пропахшего тухлыми овощами проулка, Ильяс продолжала путь к храму Балаала, восстанавливая в памяти то, что ей приходилось слышать на поварне, в конюшне, в ткацких мастерских, лавках и на базарах Мванааке. Позабыв недавние страхи, форани с удивлением вспоминала шушуканье о том, что нынешний император не являлся прямым воспреемником бездетного Бульдонэ и, будучи всего лишь племянником его третьей супруги, не мог наследовать престол Мавуно без согласия Старшего Круга Небожителей. Что обитатели Закатных и Рассветных Холмов, вероятнее всего, не признали бы его своим повелителем и жестокости, чинимые Димдиго, вызваны стремлением запугать знатные роды, продолжавшие мечтать о низвержении самозванца и ограничении власти императора. И кстати, именно с рассказами Силилина Этария Флиса об ограничении власти аррантского Царя-Солнца Кворумом эпитиаров связывали ученицы императорской школы таинственное исчезновение учителя-арранта. Стало быть, не лишены основании и слухи о том, что не по своей воле покинули Священный Город Тысячи Храмов старшие представители многих старинных кланов…

— Забавно, что все это я знала и раньше, но мне никогда не приходило в голову сопоставить между собой разрозненные события и сведения, — пробормотала Ильяс, втягивая расширенными ноздрями внезапно повлажневший, пахнущий близостью реки воздух. — Как странно смотреть и не видеть, слушать и не слышать, пока это не касается лично тебя. Неужели мне обязательно надо было оказаться ночью одной в Нижнем городе, чтобы я ощутила витающий над ним страх и задумалась о его причинах?

На многое, пожалуй, она будет теперь смотреть другими глазами, и в этом смысле поход к храму Балаала, безусловно, пойдет ей на пользу. Надобно будет не забыть спросить папу, как получилось, что днем жители столицы прославляют набожность и великодушие Димдиго, а ночами не смеют зажечь огонь в доме, боясь привлечь к себе внимание сочейросов? Ведь не может император не понимать, что страх рождает ненависть? А ненавидящий рано или поздно изыщет случай нанести удар в спину, даже будь ты вдесятеро сильней его. Да и какое удовольствие править народом, боящимся и ненавидящим тебя? Лицемерное восхваление мнимых достоинств не согреет душу, и она бы на месте Димдиго приложила все силы к тому, чтобы завоевать любовь и уважение своих подданных. Хотя, с другой стороны, много ли она сделала, чтобы добиться любви и уважения собственных слуг и рабов?

Изумленная неожиданным направлением своих мыслей, Ильяс ощутила настоятельную потребность поделиться ими с кем-нибудь. Пусть даже не с Газахларом, не слишком-то откровенничавшим со своей дочерью, а хотя бы с Мутамак, Нганьей или Дадават. Девушке хотелось со всех ног броситься домой: поход к храму с целью доказать свою храбрость представлялся ей теперь совершеннейшей дичью, — однако представить, как она вламывается среди ночи в отцовскую спальню, было решительно невозможно С подругами ей удастся поговорить только в школе, а башнеподобная служанка ее становилась хорошей собеседницей лишь под вечер, осушив стопку-другую вонючей рисовой водки, от одного запаха которой Ильяс начинало воротить с души.