…В принципе можно было бы считать, что жизнь Святослава Владимировича складывалась после операции неплохо, или «по восходящей», как говорил он сам, если бы не опасение за вторую ногу. По словам врачей, ампутация не избавляла его от болезни, а лишь ликвидировала опасный болевой очаг, угрожавший жизни. Поэтому естественно, что он, хотя и не был по природе мнительным человеком, не мог не прислушиваться ко всякому покалыванию в голени, к случайной судороге, к усталости мышц, не думать, что вот это, наверное, оно и есть и нечто похожее было уже когда-то с его левой ногой. Но проходило время, тревога оказывалась напрасной, и он вздыхал с облегчением до очередного приступа сомнения и подозрительности к самому себе.
Но однажды, примерно месяцев через десять после того, как они с Верой поселились в Якорном, он почувствовал настоящую «ту самую» боль в теперь уже единственной правой ноге. У него даже пот выступил на лбу. Не от боли, от ужаса.
Где-то в глубине души он надеялся, что боль больше не повторится. Но она повторилась, хотя и не в такой степени. Однако для него теперь и этого было достаточно, чтобы окончательно решить для себя: скрывать дальше нельзя, надо что-то предпринимать, и немедленно.
Правда, Вере он не сказал о приступах боли, просто сделал вид, что хочет проконсультироваться у специалистов, тем более что еще накануне Нового года один из его бывших учеников, Роман Анохин, прислал письмо из Москвы, в котором вместе с поздравлением приглашал его к себе в клинику хирургии сосудов. С позапрошлого года он работал там ассистентом. Клиника была новая, и сразу же после защиты кандидатской диссертации его взяли туда как подающего надежды специалиста. Роман сожалел о том, что поздно узнал о болезни Святослава Владимировича.
«Хирургия сосудов — наука молодая, — писал он, — но кто знает, может быть, именно ей принадлежит большое будущее. Во всяком случае, все самые значительные силы в этой области сосредоточены у нас, и, попади вы к нам раньше, возможно, исход оказался бы более благоприятным».
Святославу Владимировичу повезло: пятнадцать его бывших учеников теперь работали в Москве. Через одного из них, занимавшего довольно ответственный пост в нефтяном главке, ему удалось забронировать номер в гостинице «Пекин» на площади Маяковского. Гостиница устраивала его главным образом из-за своего расположения. Станция метро, остановка троллейбуса, такси — все под боком.
Номер оказался слишком большим, с высокими лепными потолками, громоздкой и не очень удобной мебелью и двумя кроватями, упрятанными в подобие алькова, отгороженного зеленой портьерой от остального помещения. Огромное окно выходило на Садовое кольцо, где подземный туннель пересекает улицу Горького, и от гула вырывающихся оттуда машин в окнах всю ночь дребезжали стекла.
Святослав Владимирович и Вера Алексеевна не успели расположиться и разобрать вещи, как затрещал телефон. Звонил Миша Башкирцев, теперь уже капитан второго ранга, работающий в Министерстве обороны. Миша предупреждал, что завтра вечером все ребята, «весь наш клан», так он сказал, нанесут им неофициальный дружеский визит. Приходилось поражаться, как четко у них поставлена служба оповещения.
— Крепитесь и будьте фаталистами, — посоветовал он.
На другой день удивленные горничные и дежурная были свидетелями невиданного паломничества в номер на втором этаже. Еще с обеда Колька Крутилин, подчеркнуто грубоватый, хотя все великолепно знали, что за этой грубостью скрывается одинокий и легко ранимый человек, договорился внизу о банкетном зале. Делалось это втайне от Святослава Владимировича и его жены. Колька был тем цементирующим составом, который из разрозненных блоков мог создавать единое монолитное сооружение.
Когда вечером один за другим бывшие ученики стали стекаться в номер Святослава Владимировича, в просторной комнате сразу стало тесно. Многие приходили с цветами для Веры Алексеевны, целовали ей руку. В вестибюле и в лифте это были еще солидные, степенные люди, но здесь ребята быстро преображались.
Колька Крутилин громогласно объявлял о прибытии гостей.
— Марат Бахрамов! Подпольная кличка Машка. Ныне заведующий проблемной лабораторией глубинного бурения. Коллектив под его руководством работает под девизом — задерем мантию! Земли, разумеется…
Едва успевал утихнуть шум взаимных приветствий, как от дверей снова слышалось:
— Леонид Старцев по прозвищу Аристотель. С женой Ириной. Оба работают в ящике. Сыграли в ящик шесть лет тому назад…
Весь стол был завален цветами и сувенирами. Среди прочего на столе Святослава Владимировича лежала долгоиграющая пластинка с автографом певца Рафаэля Багирова — мужа Симочки Овчаренко. На пластинке Рафаэль написал: «Святославу Владимировичу с искренним сожалением, что не удостоился чести быть его учеником».